Клетка теснее грудной. Константин Игнатов
голос продолжил: – Согласно новому постановлению Комитета тени и снов, все, вновь прибывшие из других городов пешком, на колесах, по воде или по воздуху, доставляются в отделы комитета для прохождения освидетельствования и выдачи разрешения на нахождение в городе. Все ваше близкие проинформированы. Скоро будут машины!
Голос покряхтел еще что-то невнятное и умолк. Толпа мигом ожила, и в воздухе пронесся странный гул, выражавший не то страх, не то недовольство. Десятки зонтиков вновь поднялись над головами. Какой-то высокий мужчина в коричневом пальто приподнялся на цыпочки, окинул взглядом перрон, нашел глазами массивную арку выхода, и с довольным лицом и стал живо проталкиваться в ту сторону. Вскоре за ним последовали все остальные.
Офа с Кирой только спустились с лесенки вагона, когда хриплый голос объявил о своей власти над прибывшими. Кира сильно напряглась, взъерошилась, словно еж, на ее худеньких руках проступили крупные вены, она поставила два больших кожаных чемодана на землю и нервно поправила чёлку. Офа же спокойно сошла на перрон, неловко зевнула, прикрыв рот рукой, и огляделась, изрядно удивившись всеобщему ажиотажу.
– Боже мой, боже мой! – завопила она. – Какой ужас, какая толпа, сколько людей! Это же просто кошмар! Как нам пройти? – кричала она все громче и громче. – Я возмущена, у меня здесь живут родственники, я должна сейчас же идти! – Офа со своим маленьким чемоданчиком начала протискиваться к выходу, увлекая за собой Киру. – Господин в погонах, вы кто, полицейский? Господин полицейский!
Офа надрывалась и двигалась вперед, ее голос становился увереннее и привлекал все больше внимания. Это продолжалось до тех пор, пока за ее спиной не выросла огромная тучная фигура мужчины с черной бородкой, маленькими, будто что-то подозревающими, глазками, и большим носом с горбинкой. Он был одет в привычный темно-синий костюм, но с эмблемой в виде двух собачьих голов на рукаве, что указывало на его статус.
– Господин полицейский, – продолжила Офа, мгновенно развернувшись к нему, – ну это же сущее безобразие и беззаконие!
Фигура никак не реагировала, молча хлопая глазами, а Офа, будто не замечая пристального к себе внимания, продолжала:
– У нас в этом городе родственники, мы к ним приехали, и нам, уж простите, совершенно некогда заниматься вашими сиюминутными приказульками, понимаете? – она уставилась своими огромными карими глазами на полицейского.
Грузная туша переступила с ноги на ногу и звучным раскатистым голосом произнесла:
– Забудьте про время, родственников и прочие условные связи, которые считали частью вашей жизни. Отныне материя здесь вы, а рубаха – город. И не вздумайте вообразить себя какой-то особенной нитью, забудьте! Чем больше вы так думаете, тем больше провоцируете, чем громче кричите, тем сильнее жаждут задавить ваш голос, как нечто мешающее тишине и спокойствию.
Офа