Ждать ли добрых вестей?. Кейт Аткинсон
в ухо: ответишь – не будет никакого морского судака, и дважды запеченное суфле тебе тоже не светит.
Она ответила после третьего звонка:
– Алло?
Убежище
Сейди навострила уши: Реджи еще когда различит машину доктора Траппер, а Сейди уже услышала. Собачий восторг читался лишь в мелкой дрожи хвоста, но если погладить – почувствуешь, как все собачье тело наэлектризовано предвкушением. И деткино тоже. Едва он видел, как доктор Траппер входит в кухню, восторг сотрясал его плотное тельце, – детка готовился взмыть в воздух и тянул толстые ручки к матери.
– Тпру, ковбой, полегче, – засмеялась доктор Траппер, ловя его и крепко обнимая.
Вместе с нею в дом ворвалось ледяное облако. В руках у доктора Траппер, как обычно, дорогая сумка «Малберри» («„Бейсуотер“ – красота, правда, Реджи?»), которую мистер Траппер подарил ей в сентябре на день рождения, а на локте висит черный костюм в пакете – у нее три одинаковых костюма в ротации, один на ней, второй в гардеробе, третий в химчистке.
– Quelle horreur, – сказала она, театрально содрогаясь. – И впрямь суровой зимою под ветром студеным[48]. Я там окоченела.
– Дубак, – согласилась Реджи.
– Вот ветер подул, зимою дохнул, куда же воробышку деться?
– Насколько я знаю, доктор Т., в амбаре ячмень, и хоть целый день воробышек может там греться[49].
– У вас тут все нормально, Реджи?
– Ну знамо дело, доктор Т.
– А как мое сокровище? – спросила доктор Траппер, тычась носом детке в шею («Мне кажется, он съедобный»), и сердце у Реджи сжалось, его свело крошечной болью – Реджи не поняла, с чего бы, вот только это так грустно (ужас как грустно), что никто не помнит, как был совсем маленьким. Реджи все на свете отдала бы, чтобы снова стать маленькой, чтобы ее обняла мамуля. Ну или доктор Траппер. Да кто угодно. Явно не Билли.
– Так грустно, что он этого не запомнит, – сказала она. (Может, грусть у доктора Траппер заразная?)
– Иногда забывать неплохо, – ответила та. – Вчера в половине шестого я встретил двух свинок без шляп и ботинок, даю вам честное слово[50].
Мамуля обнимала и целовала Реджи то и дело. Еще до Гэри и до Мужчины-Который-Был-До-Гэри они в обнимку сидели вечерами на диване, ели чипсы или еду навынос. Реджи любила обхватить мамулю за талию – чувствовать удобный жировой валик и мягкий живот. («Мой живот – бегемот», – говорила мамуля.) И всё; нежнейшие воспоминания Реджи – о том, как она смотрит «Скорую помощь», ест куриный чоу мейн и чувствует под рукой мамулино запасное колесо. Ерунда какая-то, если вдуматься. Казалось бы, две жизни сплелись – надеешься, что выйдет нечто большее. Вот доктор Траппер с сыном накопят удивительные воспоминания – будут спускаться на каноэ по Амазонке, карабкаться на Альпы, слушать оперу в Ковент-Гардене, смотреть Шекспира в Стратфорде, весной уезжать в Париж, а на Новый год – в Вену, и от доктора Траппер не останется лишь альбома с фотографиями, на которых она сама на себя не похожа. Странно представлять,
«Суровой зимою» (
Пер. И. Родина.
Пер. С. Маршака.