Собрание сочинений. Том 6. Евгений Евтушенко
отцу не переча.
Может, не было вовсе любви —
только просто случайная встреча.
Ну а может, была…
Был звон
обожженных войною ромашек,
но ни слова по-русски —
Джон,
по-английски ни слова —
Маша.
Я не спрашиваю ни о чем —
как там было на самом деле…
Флейта
льется весенним ручьем,
и для музыки мир неразделен.
Дайте каждому Эльбы глоток
на земном исстрадавшемся шаре,
и бессмертником станет цветок —
Джон да Марья!
Аполло-16
Лунный парень
(фамилия здесь ни при чем.
Имя тоже будет условно)
журналистов
расшвыривает плечом,
впрочем,
делает это беззлобно.
Твой любимец,
судьба,
не испорчен он
звездною славою,
и разбита губа —
предала его лыжа на слаломе.
Появленье его,
как вторженье.
Он ракетой
сквозь дым,
сквозь людей:
«Как тебя покороче, —
Женя?
А меня, чтобы запросто, —
Дэйв.
Женя,
как там Герман,
Виталий?
Жаль,
что вместе не полетали!
Ничего —
мы когда-нибудь
Эльбой сделаем
Млечный Путь!»
Что-то общее есть в космонавтах —
в чувстве крошечности Земли.
Не делю их
на «ихних»
и «наших», —
все – земные,
и все – свои.
Что куражиться —
чье преимущество!
Тот сильней, в ком бахвальства нет.
Человеческий гений,
мужество —
неделимы,
как воздух,
как свет.
Ты, Кибальчич,
в камере мглистой
запланировал Хьюстонский центр.
Здесь ракеты ревут по-английски,
но в английском – калужский акцент.
«Я ведь русский, —
смеется Дэйв. —
Циолковский —
это мой дед.
Запуск – завтра,
ровнехонько