Тамара возвращает долг. Портрет обыкновенного безумия. Александр Ермилов
через попавшийся на пути забор детского сада и усаживается на ржавой карусели. Привалившись к забору, я слушаю их полупьяные разговоры, они шуршат пакетом, делят добычу по старшинству и иерархии, обделяя одного пухлого мальчишку, вместо куска торта отвесив затрещину и оттолкнув от всех. Он перекатывается кувырком, лежит несколько секунд в снегу, но потом послушно поднимается и вместе с остальными прыгает-скачет в победном хороводе. Ему продолжают иногда стучать коленями и ботинками по заду, кто-то закидывает снег за шиворот. Постепенно удары учащаются, снега все больше у него под курткой, а пакет из кондитерской пустеет. Но стая по-прежнему голодна. Слышатся предложения пойти к другой кондитерской или продуктовому магазину караулить тупых потребителей. Все радостно кричат, соглашаясь с вожаком, в том числе и пухлый пацан, которого останавливают очередным пинком, говорят, что не достоин стаи, не прошел посвящение: когда все били и толкали потребителей, он только притворялся, но все удары были мимо, а это уже предательство. Двое толкают его, валят в снег, расправляются подобно с потребителем. А я перепрыгиваю через забор и рычу медведем, направив пистолет на беснующихся поганцев, которые временно оторопели, замерли, испуганно смотря на меня. На их лицах размазаны остатки шоколада и крема, словно следы крови в уголках ртов насытившихся хищников. Раздаются визгливые вопросы: «Ты кто такой?», «Что за чучело?», «Очередной потребитель?», кто-то предлагает избить меня и забрать все, но вид пистолета в моих руках немного остужает их пыл, а я снова рычу и протягиваю руку парню в снегу, чтобы поднимался, не ждал новых ударов. В этот момент стая срывается в мою сторону, а я инстинктивно отпрыгиваю назад и нажимаю на курок. Ближайший ко мне мальчик визжит, закрывая ладонью лицо, падает. Передо мной темная стена стаи, и я стреляю без разбора, пока они не разбегаются, не рассыпаются по теням и углам домов, и некоторые тоже визжат и кричат. Внезапно я чувствую желание пристрелить каждого, попасть в лицо, в глотку, между ног, может, не станут больше спариваться, и в нашем городе не появятся еще подобные им, подобные Станиславу.
Первая жертва моего пистолета лежит рядом и по-прежнему визжит от боли, а я кричу ему, чтобы заткнулся, его голос раздражает меня. Я подтягиваю пухлого неудачника и увожу прочь, спрашивая, где тот живет. В пути его трясет мелкая дрожь, я помогаю ему, стряхиваю налипший снег, а он пытается вытащить снег из-под куртки. До его дома нужно пройти всего два двора, и мы почти не разговариваем. Только подойдя к его подъезду, я ― идиот несчастный ― замечаю, что пистолет еще в моей руке (!), и поспешно прячу его в карман. Где-то вдалеке за шуршащей пеленой начавшегося снегопада еще слышится писк-визг того засранца, посмевшего напасть на меня первым. Парень рядом уже почти успокоился, я ему советую забыть стаю, найти настоящих друзей, а он благодарит меня и семенит домой. Его робкое трясущееся