Избранные. Гримдарк. Алексей Жарков
Уперев ноги в бортики раки, приподнял сползшую крышку и сбросил ее вниз, открывая саркофаг полностью. Грач вскарабкался следом и встал рядом с Чистоплюем, едва удерживая равновесие на узком бортике.
Иссушенное тело Святой Крапалии, укутанное в истлевшую белую плащаницу, лежало в смиренной позе усопшего со сложенными на животе руками. Лицо закрывала стальная маска с выгравированными на щеках цветами.
Чистоплюй кивнул Грачу на мощи, занес меч для удара, но опустить его не успел – вместо этого сам рухнул с бортика на землю. Он покатился по земле, вопя и хватаясь за левое колено, ниже которого у него больше не было ноги. Кровь била из обрубка тугими частыми всплесками, а Вдовоёб уже вновь поднимал свой меч. Всполох стали – и голова Чистоплюя с застывшим на ней недоуменным выражением покатилась прочь.
Это тоже уже случалось раньше, подумал отрешенно Грач. То же самое произошло с Седьмым. Мир, будто узор на огромном ковре, состоит из повторяющихся рисунков. Из отрубленных ног да отрубленных голов. Из крови, рвущейся на свободу из отслуживших тел.
Вдовоёб, перемахнув через бортик раки, склонился над Святой Крапалией, дернул на себя рассыпающийся плат, обнажая бурую грудь, посреди которой чернела дыра. Словно вход в ее склеп, пахнущий сыростью и холодом. И в эту дыру, затаив дыхание, Вдовоёб опустил все еще бьющееся сердце Грача.
Со стороны сражения донесся восторженный рев множества голосов. Грач распознал в нем Гимн Блаженному Иоганну – излюбленную песню зольднеров Людвига Растяпы. Это значило, что план Чистоплюя сработал. Ход сражения переломился. Еретики умирали окончательно. Мир вновь качнулся перед глазами Грача. Вновь зазвучали в ушах далекие цимбалы наплывающего кошмара.
Вдовоёб выбрался из раки, отошел на пару шагов, не сводя глаз с серебряных стенок:
– Свидетельствуй! – крикнул он Грачу. – Я видел все это во сне! И ты увидишь!
Грач тоже спустился, поднял с земли цвайхандер Чистоплюя. Острие меча нацелилось Вдовоёбу в грудь.
– Напрасно, – сказал тот. – Это еще не конец. Теперь я знаю точно.
– Нет, – ответил Грач. – Не знаешь.
Вдовоёб лишь покачал головой, а за спиной Грача раздался протяжный хрип. Затем исступленный, тяжелый вдох и снова хрип. Звуки доносились из раки. Грач обернулся.
На бортик легли темные, словно обугленные косточки пальцев. Следом возникло истлевшее предплечье, а за ними поднялась голова. Плащаница осыпалась с почерневшей плоти крохотными лоскутками, а дыра в груди лучилась слабым белым светом.
– Я вижу, – прошептал Грач, опускаясь на колени.
Святая Крапалия села в своем гробу. Свет в дыре полыхнул ярче. Края ее стянулись, и темная плоть начала светлеть, наливаться жизнью. Очертились нагие груди, напряглись сухожилия под белой кожей шеи, задрожали длинные тонкие пальцы с заостренными ногтями, снежной волной упали на плечи длинные прямые волосы. В прорезях маски ледяными топазами полыхнули глаза. Святая Крапалия