Апрель в Белграде. Алена Викторовна Остроухова
мне страшно», – он делает кислое лицо и максимально низкий голос. Алена опускает подбородок и пытается съесть свою улыбку. – Але, – голос возвращает свой привычный лед. Он стоит не особо близко, но наклоняется, чтобы помахать бумажкой у нее перед носом. – Я не шучу. Для начала сделай что-нибудь и потом делай выводы.
Никто лучше (хуже) Травкина не отчитывал. Он сразу брал тебя за затылок и окунал в твое же дерьмо, пока ты не начнешь захлебываться в нем. И потом – он прав. Пусть лучше он будет прав, потому что мысли Лариной слишком густые и душные, и ей давно тяжело дышать.
Своей мятной жвачкой он прочистил кислород.
И он, наконец, жевал ее, когда Алена подняла взгляд.
Пафосно и показательно.
– Учи, – тыкнул бумажкой ей чуть выше груди, и Алена была вынуждена взять ее в руки, перевернуть, посмотреть название старой песни Toto «Africa». Взгляд беглый, восхищенный, голодный, никак не мог насмотреться на ноты и на слова под ними. Радостно-грустный взгляд, если такие бывают. Будет глупо сказать, что ей нравится песня. Она голодная, но она не будет жрать его песни.
Он ведь для нее это устроил? Нет, срать он хотел с высокой вышки на то, чтобы ей угодить.
Она лишь еще раз поднимает взгляд, чтобы что-то сделать. Чтобы посмотреть на Травкина, который сел обратно на стул, но не ждать от него ответа или взаимного взгляда: ей просто нужно посмотреть на него для себя. Ненавидеть его выдуманный образ у себя в голове было легче.
А ненавидеть в жизни… она его не ненавидела. Он вызывал все самое неприятное в Алене, но не ненависть.
За спиной открываются двери, и начинается активная болтовня.
Репетиция в 15:00 все еще в силе.
Ларина оборачивается и вздыхает, неуверенно держа перед собой листочек. Они не договаривались на то, чтобы Алена осталась в хоре. Собственно, он не заставляет. Он надавил, сделал все что в его педагогических силах и отступил. За вас никто никогда не будет принимать решения: это глупо и бесполезно.
Какими-то странными способами он поднимал самооценку. Кричал тебе в лицо: «Прием, Хьюстон. Ты – не дерьмо, пока я так не сказал». Нет никакой загадки и, нет, мир вокруг Лариной не крутится. Травкину что, делать больше нечего, кроме как мстить Лариной до конца учебы? Ему было слишком в лом, чтобы пытаться.
А ей просто понравилась песня.
Но она ни за что об этом не скажет. Уходит. Растворяется в толпе.
Красивая песня
Мария: Камилла с Леной говорили о тебе.
Вода выливается обратно изо рта, стекает на подбородок, но Алена быстро вытирает ее и еще быстрее тычет по экрану. Главное, не забывать смотреть под ноги.
Алена: Что говорили?
Мария: Про твое имя в списке.
Алена: Жопы загорелись?
Мария: Не знаю. Они думают, что Травкин пошутил или типа того.
Милена: Ален, Камилла и Лена говорили что-то про тебя.
Алена выходила из дома не с такими мыслями и не с таким отстраненным выражением лица, с каким заходит к стоматологу. Стоило переступить порог, и она оказалась не там,