Сочинения русского периода. Прозаические произведения. Литературно-критические статьи. «Арион». Том III. Лев Гомолицкий

Сочинения русского периода. Прозаические произведения. Литературно-критические статьи. «Арион». Том III - Лев Гомолицкий


Скачать книгу
rel="nofollow" href="#c_148" type="note">{148}, а теперь – «западня», «час густой и древней муки», соблазн, когда надо «прятать от себя свои же руки, дрожащие от жажды и тоски»{149}.

      6

      Путь Кнута не кончен, но ясно, что он может идти по нему только в двух направлениях – к Богу, навстречу обещанному спасению, осуществляя заветы, или от Него – в гибель, в небытие, потому «Отступающие от меня будут написаны на прахе»{150}. Иных дорог для поэта нет, так как судьба Кнута – это древняя судьба Израиля, а душа его – арена, на которой продолжается состязание Бога с его народом.

      Но почему же Кнут так близок нам? Не наша ли это тоже судьба? Не блуждаем ли и мы по пустыне, не ищем ли и мы земли обетованной, когда наши глаза слепит раскаленный песок и, может быть, в отчаяньи мы готовы разбить наши скрижали и насмеяться над нашими надеждами?..

      Кроме того, Кнут среди нас, в нашей толпе, в нашем быту. Фон, на котором происходит богоборчество Кнута, – столица мира Париж. Поэт пришел из своих тысячелетий на его асфальты, в его глыбы «железо-бетонно-кирпичные»{151} и взглянул на него глазами древнего кочевника. Во всем, на что бы ни глядел он, что бы ни встречал в окружающем мире, он видит отражение и слышит отголоски того, что некогда происходило в пустынях Ханаана и на песках «горячей Палестины»{152}. Улица, кишащая людьми и машинами, представляется ему наполненной ревущими стадами; городской шумный день, воздвигающий свою вавилонскую башню, – это Иерихон, гибнущий от «космической музыки ночи»; старый дом, возвышающийся над крышами, напоминает ему ковчег:

      Дрожит мой старый дом. Он стар, мохнат, но тверд,

      И не его страшит ветров непостоянство.

      Мы скоро поплывем в небесный тихий порт,

      На звездные огни, в чистейшее пространство{153}.

      Ворочая тяжелые, острые, меткие и разящие камни языка своей лирики, учившейся у старых восточных мастеров своим формам и краскам, Кнут порою складывает из них нежнейшие фигуры, мудрые знаки.

      Из самого грубого материала он умеет создавать проникнутые духовностью образы. Например, музыку звездного неба он рисует так:

      Словно в щели большого холста,

      Пробивается в небе дырявом

      Ослепительная высота,

      Леденящая музыка славы{154}.

      Кнут смотрит на несущийся мимо него враждебный бешеный мир, и с ним происходит то же, что происходит со смотрящим с моста вниз, когда начинает казаться, что это не вода бежит мимо, а мост плывет в тихом уносящем движении:

      Огромный мост, качаясь, плыл в закате,

      Неся меня меж небом и землей…

      Как вам сказать, обиженные братья,

      Про тот большой сияющий покой…{155}

      Ему кажется, что это он плывет, меняясь, отделяясь от древнего человека, уносясь движением улицы города современного страшного мира, – а он всё тот Довид-Ари бен Меир, который до конца в своем унижении и отчаянии идет, Не расплескав

      Любви, смиренья и жажды{156}.

      Тончайшие переживания он создает такими смелыми образами:

      Плывут первоцветущие сады,

      Предслышится


Скачать книгу

<p>149</p>

«Восточный танец», 1, 110.

<p>150</p>

Иер. 17: 13.

<p>151</p>

«Словно в щели большого холста…», 1, 149.

<p>152</p>

1, 77–78.

<p>153</p>

«Из моего окна гляжу глубоко вниз…», 1, 105.

<p>154</p>

1, 149.

<p>155</p>

«Музыка», 1, 99-100.

<p>156</p>

«Протяжный звон песка…», 1, 124.