Голубика в кружке. Вера Пчелинцева
не уйду, – шепотом крикнул парень и присел на корточки. Закурил.
Маринка постучала тихонько. Тишина. Почему-то сразу чувствуется, что в доме никого. Он не дышит. Дом ведь живой. В нем свои запахи, звуки. А здесь пусто. Маринка постучала сильнее. Опять прислушалась.
– Ну и куда теперь? – усмехнулся провожатый.
Маринка вышла за калитку. Притворила ее. Накинула крючок. Впору было расплакаться. Время – час ночи. К подругам идти совсем неприлично. Домой – страшно. Отчим сегодня особенно отличился.
– Они, наверное, у Виталиных родителей, – вслух пыталась сообразить Маринка.
– В смысле? – Сергей так и продолжал сидеть на корточках, привалившись к шаткому забору.
Забор – слишком громкое слово для этого сооружения, через которое пешком гуляли уличные коты и собаки. Людмила все мечтала, что потом, со временем, поставит капитальный, с красивой резной калиткой, но сперва – дом.
– Ну, дом же им не сразу достался. Когда поженились, стали жить у родителей Виталика. В дом-то они только этой весной перебрались. В нем зимой еще нельзя жить.
– Подожди! – перебил Маринку парень. – А это где?
– В новом микрорайоне, на Степуринской, – грустно произнесла Маринка.
– Капец… минут тридцать еще идти… а потом домой возвращаться… – рассуждал Сергей, закуривая очередную сигарету.
– Я сама дойду! – Марина попыталась быть смелой.
– Ага! – усмехнулся еще полчаса назад случайный знакомый, уже казавшийся близким. – Давай только перекурим. И пойдем.
– У меня нет… – начала было Маринка, но парень молча протянул ей пачку.
Маринка опять открыла калитку:
– Давай на крылечке посидим?
Где-то залаяла собака, но так сонно и лениво, что никто ее не поддержал. Маринка вдруг поняла, как устала. Стало грустно. И захотелось плакать. Сергей будто почувствовал перемену в ее настроении.
– Ты почему ушла? Из дома…
– Отчим пьяный…
– И что? У меня отец тоже пьет.
– Он дерется.
– А мать?
– Он и маму бьет. Но это из-за меня. Так бы они нормально жили. Дядя Саша очень хотел детей. А у него нет. Он меня знаешь как вначале любил? Такой счастливый был. Дочка, дочка… А я не стала его папой называть. А как называть, если у меня есть папа? А потом Людка вышла замуж, и у него совсем крыша поехала.
– Почему?
– Он ее как дочь любит. Сам вырастил, воспитал. Ревнует очень. А мама его ревнует… Да ну их! У тебя еще осталось? – кивнула Маринка в сторону кружки.
– Держи! – Сергей вытряхнул последнюю голубику в протянутые ладони.
В молчании Маринка ела ягоды. Медленно. По одной клала в рот. Не спеша раздавливала языком по нёбу. Растирала. Одна кислит. Другая прям сладкая. И пахнет лесом. Вспомнила, как ходила с отцом за жимолостью. Комаров тьма-тьмущая. Мазались каким-то кремом, но он мало помогал. А потом Маринка набрела на целые заросли. Жимолость была крупнющая. Собирать легко. И ее ведерко наполнилось быстрее всех. А потом,