Песнь о птице Алконост. Елена Александровна Машенцева
измельченным лучком, вчерашний, но ещё мягкий хлеб и пареная репа, щедро политая топленным маслицем.
–Дайте ка я вам травок заварю, – счастливо глядя на то, как Енк вгрызается в белый ломоть, улыбнулась бабушка.
–Нет, травок не надо,– испуганно отрезал ученый малец.
–Да это ж не те травки. Эти силы восстанавливают, дорога то у вас длинная.
–Спасибо, бабушка. От травок мы не откажемся, нам бы только коней распрячь и покормить.
–Не беспокойся, детонька. Коней ваших я уже в клеть завела, корму им отсыпала, водицей напоила. Стоят, миленькие. Да вы сами поглядите, раз не верите.
Енк удивленно покосился на шуструю старушку, но проверять не стал. Похоже, он даже в лавки не хотел больше подниматься, вразнобой блымкая отяжелевшими веками.
–Да ты, касатик, совсем притомился. Обожди. Сейчас напою вас, а там и спать уложу.
–А вы сами пить не будете?– осторожно заметил парнишка, когда перед ним возникла кружка с чаем, вкусно пахнущим малинкой.
–Я – нет. Мне ещё, деточки, работать и работать, почитай всю ночь. А тут сонные травки, выспитесь, сил и прибудет.
Я понюхала дымящий напиток, так и есть: сушенная малина, малиновые листики, сон-трава. У меня на родине её называли Pulsatilla patens. Видом своим она походила на лиловый махровый тюльпан, и росла на сухих песчаных холмах. Цвести начинала с середины весны, тогда то и надо было её собирать с утренней росой, с наговорами и обрядами. В полнолуние, когда вымоченная в холодной воде, трава начинала шевелиться, её клали под подушку и засыпали в страхе, но с надеждами, ибо обладала она пророческою силой, помогая видеть спящему добро и зло. Но чтобы вот так, в чай…. Однако, опасности я не почувствовала и отхлебнула глоток. Малец последовал моему примеру.
–А чем вы тут, бабуля, живете?– спросил Рашаль, примеряясь к полатям и протяжно зевая.
–Да, милок, тяжело нынче приходиться,– старушка сникла, в одно мгновение сделавшись меньше. Словно высохший грибок над печкой, даже лицо сморщилось в беззащитно трогательную мину.– Раньше то я благодаря городским перебивалась. Град то у нас завсегда богатым было, и место здесь хорошее, людное. Купцы товары в Звенигород и Оркрест везут, у нас на ночлег останавливаются, осмотрятся, да и сами чего приобретут на продажу. А ремеслу гончарному это только на пользу. Я-то здесь, почитай, одна знахарка, так ко мне всегда загодя писались. Когда человеку сытно, так у него сразу другие потребы появляются: денежек побольше, отвороты, привороты чинить желание. И людям хорошо и мне польза. Токмо на перекрое Груденя шалости в городе начались.
–И что такое? Неужто, нечистая беспокоит? – Енк старательно трамбовал в глотку шестой кусок хлеба, насытившись лучину назад, но, положительно не доверяя собственным ощущениям.
–Ох, и впрямь, милок! Совсем распоясалась. На жальнике подле дороги упыри завелись. Да затейливые такие: то девок голым видом стращают, то мальца какого до смерти заиграют, то муку у добрых людей из амбаров потырють!
–Муку?– удивился Рашаль этакой неслыханной меркантильности.
–Вот