Искаженная реальность. Дмитрий Сергеевич Крушлинский
витают, если жильцы готовят что-то. То кислым, то сладким, то просто канализацией. Я не привык таскаться пешком. Пользуюсь лифтом. Хотя это не имеет значения.
Я иду и соображаю: а ведь даже трубы не гудят и не шумят от кучи смываемых какашек, падающих в общие стоки. Хоть бы один человек прошел мимо. Вообще никого. Ни единого признака активной «жизни». Я выглядываю на улицу в окно, расположенное на каждом пролете недалеко от лестницы. Подоконники чисты. А обычно хоть кто-то да курит, окурки бросает. И на улице во дворе нет автомобилей. Ладно, чего это я так разволновался? Чего мне до жителей? У меня своя жизнь, у них своя.
Так и спускаюсь до пятого этажа, гулко стуча подошвами кроссовок. Квартира найдена, я у двери. Как пояснила бабулька, надо засунуть в замочную скважину сто рублей. И внук ее возьмет, так как дверь он не откроет. Бабка сказала, что там заедает что-то, проблемы будут. И только она знает, как открывать нужно. Я засовываю русскую валюту и стучу, говоря: «Здравствуйте, берите сто рублей! Бабушке привет передавайте!». Отхожу к лестнице и добавляю: «Не забудьте вернуть! Всего хорошего!».
Утром я спускаюсь, шумно закрывая дверь с пищащим домофоном, и встречаю эту старушку во дворе. В этот раз она особо приветлива и протягивает мне мешок с беляшами. Ее морщинистое лицо выглядит все более наглым, наигранно улыбчивым и уродливо морщинистым до безобразия. Всего несколько дней назад я воспринимал ее, как свою, «домашнюю», а теперь это чужая бабища, какая-то ненормальная и подозрительная. Старушка сует мне в руки свои беляши и все никак не может заткнуться, бормоча про внучка и его проблемы с работой.
Я отшатнулся, неожиданно почуяв гниль изо рта старухи. Показалось что ли? Не припомню такого. Зубы-то у нее вроде бы целые. А несло так, будто бы я засунул голову в мусорный бак с гнилыми овощами и мясом.
– Ладно, ладно, – усмиряю ее пыл, забирая мешок. Про себя решаю, где их выкинуть. Мусорных зон в округе не так много, и дворы в последнее время огораживают от посторонних.
Я поскорее сваливаю на работу, говоря, что спешу. За пределами забора я ощущаю на себе чей-то взгляд. Мельком смотрю назад, бабки нет. Глаза поднимаю выше, осматриваю этажи. Окна все темные, как глазницы черепа. Ничего не видно за чернеющими стеклами. Списав все на усталость, нервы и плохую погоду, я сплевываю и направляюсь к ближайшей остановке. У меня возникла классная идея. Месть должна быть такой же сладкой, как эти чебуреки. Ведь начальник так и не сократил рабочий день, уехав по каким-то там своим делам как раз тогда, когда я вернулся после курьерской подработки. Пришлось перерабатывать часы, про себя обзывая Виктора Викторовича самыми грязными словами.
Я этому гаду подарю пирожки. Пусть потом бегает в туалет с поносом, если отравится. Я, гнусно хихикая, представил, как он кривит свою жирную рожу, потея и оглушительно взрываясь задницей, пробивая унитаз и засоряя канализацию бежевой «болотной» жижей. Он стонет от болей в сфинктере и проклинает меня. А я в это время таскаю вещи по складу, довольный такой местью. Сегодня я сломаю этому