Пенелопа пускается в путь. Гоар Маркосян-Каспер
столика энциклопедический словарь «Средневековый мир», пожелала спокойной ночи и ушла, Пенелопа еще пару минут слушала, как она на кухне рассказывает супругу, что средневековые барды, оказывается, были объединены в специальные сообщества с особыми правами и привилегиями, «так что Союзы писателей вовсе не известно кто и известно где изобрел»… Затем господа-интеллектуалы затворились в спальне, и наступила тишина. Пенелопа потушила свет, удобно вытянулась и укуталась одеялом, но сон не шел, она повернулась на правый бок, на левый, вздохнула и стала гладить одного за другим медведей, рассаженных по краю дивана вдоль стены, Анук хотела их убрать, но Пенелопа воспротивилась, она любила мишек не меньше, чем сестра, вообще и в частности, все зверье, обитавшее в этом доме, было ей, как родное, большинству она сама дала имена, так старшенького, грустного худенького медвежонка, она переименовала из Мишеля, как его ни к селу, ни к городу окрестила sister, в Микелино. Потом в ход пошли, конечно, Микешка, Кешка, в итоге Пенелопа стала для разнообразия время от времени называть медведя Иннокентием. Второй, толстый и солидный, был куплен при Пенелопе и прозван с ее подачи столь же внушительно, сколь выглядел, Германом Оттовичем, третьего она подарила Анук сама, и поскольку у того оказался хитрый взгляд пройдохи и рот до ушей, он получил имя Фигаро. Только последнего принесли в дом в ее отсутствие, потому и назвали с точки зрения Пенелопы странновато: Беньямино. Но когда она выразила недоумение и непонимание, ей объяснили, что медвежонок получил имя в честь Джильи, на это у Пенелопы контраргументов не нашлось, ибо у самой у нее был подаренный Анук в качестве талисмана маленький сердитый – не иначе как постоянная борьба со злыми духами мешала ему расслабиться, пушистый мишка по имени Джузеппе, он и тут присутствовал, Пенелопа возила его всюду с собой, несмотря на подначивания Ника, пугавшего ее ретивыми таможенниками. «А вдруг они подумают, что ты прячешь в нем наркотики, и заберут, а то и разрежут на куски». Нельзя сказать, что подобная перспектива не страшила Пенелопу вовсе, с таможенниками ей, как и всякому пересекавшему хоть одну границу путешественнику, встречаться доводилось, сразу вспомнилось, как в прошлый приезд она прихватила килограмм отборных абрикосов, именно килограмм, без преувеличения, то есть преуменьшения, больше было тяжело, вещей и так хватало. Чтобы нежные фруктики не помялись в дороге, она несла их в отдельном мешочке, и каково же было ее удивление, когда худая, как палка, и злая, как собака, которую этой палкой поколотили, московская таможенница уперла в ее скромный пакетик острый палец и провозгласила, что фрукты через границу провозить нельзя. Пенелопа возразила, что везде ведь висят списки запрещенных к ввозу предметов, и ни о каких плодах там нет ни слова, читать она, слава богу, умеет, но таможенница и ухом не повела, буркнула, что все равно нельзя, на сбивчивое объяснение, не на продажу, мол, а для сестры родной и любимой, совсем взъярилась, видно, у самой если и были какие родственники, то не абрикосы ей возили, а судились из-за родительского наследства. «Я это конфискую», – сказала она упрямо, даже