Тайна женского сердца. В. П. Волк-Карачевский
разврат не известен в мире живой, вечно совокупляющейся природы.
К настоящему моменту Александр подошел к той черте, когда и эту часть своей юношеской жизни он должен был осмыслить. Он вдруг превратился из ребенка, которого волновало, да и то только потом, чтобы о его проказах не узнали родители, в главу семейства, и теперь нужно отвечать за поступки перед самым строгим судьей, от которого человек, неиспорченный и благородный, не имеет возможности скрыть ничего – перед самим собою.
Неожиданный разговор с Зайцевым об ответственности перед Поленькой за все то, что может произойти с ним, подтолкнул Александра к осмыслению своих отношений с представительницами другого пола, ведь их даже какой-то собор отцов церкви, найдя законный для того повод, постановил считать людьми, а не игривыми козочками, за которыми вдогонку могут пуститься и сами, чуждые власти плоти, святые отцы, подобрав для удобства бега подол своих одеяний, чтобы, в случае успеха преследования, поднять его еще повыше.
Именно людьми, а не оленьими самками, сводящими с ума буйных ретивых самцов покачиванием нежных крупов, приобретающих к осени светлую окраску шерсти, более привлекательную, чем даже нужно.
И хотя они – представительницы этого другого пола, признаны людьми, но сведут с ума кого хочешь, даже если их запрятать в какие-нибудь одеяния, придуманные, чтобы скрывать то, что сводит с ума, но на самом деле не скрывающие, а привлекающие к тому, что якобы скрывается, даже если одежды эти спрячут все, совершенно все – маленькие ножки в изящных туфельках, и саму стройную фигурку, соблазнительно перетянутую в талии, и почти полуобнаженную грудь, разделенную надвое не менее соблазнительной ложбинкой, и гордую шейку, и чуть, словно припухшие, полуоткрытые, зовущие губки – и останутся только видные сквозь довольно широкую прорезь глаза, – то глаза эти, своим блеском и жгучим огнем и мельканием длинных черных ресниц, сделают то же самое – сведут с ума.
А уж если взору предстанет гибкая, грациозная фигурка и можно усмотреть или хотя бы угадать проворные ножки, готовые умчаться манящим за собой легким бегом… Как это, не умея удержаться в своей естественной простоте, делала прелестная Фенюшка…
Александр ведь лукавил, когда задавал себе вопрос: «Почему она вдруг ни с того ни с сего бросается бежать от меня?» Он прекрасно знал, почему и зачем убегала Фенюшка. Но не догонял ее, как сильный молодой олень. Почему? А потому, что уже задумывался.
Ведь она, Фенюшка, не просто грациозная самочка. Она – дочь Егора Медведева, Топтуна, самого толкового из его мужиков и потому им неосознанно уважаемого. Уважение это еще больше окрепло, когда он отправил Егора с письмом в Санкт-Петербург и почувствовал с каким пониманием и преданностью и ответственностью этот мужик взялся исполнять поручение своего барина, догадываясь, что дело не совсем простое и даже, скорее всего, рискованное. И то, что было у него, Александра, с женой Егора, Анисьей, теперь уже не могло ни повториться, ни продолжиться.
Александр как-то сразу вдруг понял, что все