Суррогатный мир. Константин Уткин
бросил Пуськов, раздосадованный потерей внимания к своей драгоценной персоне.
– Ах, Петя, вы такой милый и галантный, что я даже прощаю вам вашу наивность. Шутю. Я же говорю вам – Митенька Рачук сделал сайт и сделал нас всех поэтами. А наш Ромик Рвокотный сделал нас всех знаменитыми поэтами.
Пуськов издал какой-то задушенно – скрежещущий звук горлом.
– Конечно, Михаил, – наставила на него свои буравчики Раечка Працук – вашу всемирную славу никто из нас догнать не сможет, но для нас, скромных поэтов, пятьсот читателей в день – этого недостаточно. Шутю. Я шутю. Конечно, этого достаточно, нам больше и не надо. А что вы хотели?
Ларенчук покрутил головой и пожал плечами. Вообще-то он хотел Ольгу Акинину. Немедленно, сию же секунду. Еще он хотел выпить. Желательно – много. Шестидесятиградусного самогона. Пятидесятиградусного джина. Или хотя бы обычной водки.
– Да, тут главное – экспрессия, кураж, чтобы было весело и креативно. Тогда вы будете знаменитыми. Вот у вас, Рая, сколько уже читателей? – своим голоском кастрата вступил Рвокотный.
– Девяносто тысяч. – кокетливо колыхнулась Раечка.
Ларечнук ждал, что она, по своему обыкновению, скажет – шутю – но на сей раз она не шутила. Петр стоял и молчал ошеломленно. Девяносто тысяч человек знают, что на свете живет такая вот шутейная Раечка Працук? Живет и еще что-то пишет?
– Жужник, а у вас сколько?
Когда Жужник, скромно улыбаясь, сообщила, что у нее всего лишь сорок пять тысяч читателей – Петру захотелось опустошить сразу стакан. А лучше – ведро.
Рвокотный, лоснящийся, сытый, самодовольный Рвокотный поведал о стопятидесяти тысячах читателей. Но осиновый кол в могилу добитой самооценки Ларенчука всадил, конечно же, Пуськов – семьсот восемьдесят одна тысяча читателей.
– Конечно, мои дорогие друзья, это пустяки по сравнению с многомиллионной армией почитателей Белого Слона, но даже эти жалкие семьсот тысяч не дают великому поэту современности упасть духом. Ну и, конечно, вы, мои дорогие и любезные друзья, на вас, только на вас держится вся моя способность к творчеству. Я бы так сказал – что вся семьсот тысяч стоят на вас, на на камнях краеугольных.
Пуськов, кажется, оправился от удара судьбы и опять стал великодушным барином.
– Ничего, мой дорогой друг – Пуськов отчего-то взял под одну ручку Жужника, под другую – колыхающуюся массу Працук, но обращался к Петру – Ничего, мой дорогой друг, вы поймете, как все переплетено в этой странной жизни. Казалось бы – что нужно еще для счастья творческому человеку? Твори, пиши, пробуй и радуйся жизни. Так нет, ему, этому творческому человеку, ни дна ему ни покрышки, нужно сожрать ближнего на ужин и не подавиться. А еще лучше – сожрать нескольких ближних. Это у нас, творческих людей, хобби такое. Съедать главного врага и закусывать парой десятков мелочи. Такие мы, творческие личности.
– И не говорите, Мишенька, и не говорите – с двух сторон подпевали ему вышедшие в тираж