Суррогатный мир. Константин Уткин
Он боялся даже приблизиться к этому страшному монстру, не то чтобы открыть его и что-то приготовить. Не надо смеяться, дорогой читатель. Это для вас. Волков, выросших в городских джунглях, впитавших в себя с молоком матери азарт борьбы, это кажется смешным. Для Ларенчука же это было проблемой номер один. Он боялся не самого холодильника, не надо представлять его таким уж дикарем – нет, он боялся, смертельно боялся его содержимого. Там по его мысли, должны были находиться самые страшные, дорогие и вкусные яства, которые только может представить себе человек.
Из комнаты раздался странный звук – нечто среднее между рычанием и воем, перешедший в низкое утробное клокотание. Ларенчук вздрогнул и едва не нырнул в ослепляющее белоснежным светом нутро холодильника.
Но, справившись с первым приступом паники, воровато оглянувшись и даже чуть присев, схватил ледяную гладкую округлость бутылки и быстро сделал два глотка.
Потом засунул обе пятерни во взъерошенные волосы – это было слишком для него, привыкшего к тихой и мирной жизни безработного среди бушующего океана дикого капитализма. Обычная попойка вдруг свела его с самым настоящим гением (про простоте душевной Ларенчук был склонен верить тому, что говорили о себе люди.) – и где-то в глубине души уже поднимало змеиную голову тщеславие. Ведь Бог, как известно. не фраер, видит все знает, кого и чем награждать. Если ему, Петру Ларенчуку, подарено счастье общаться с таким знаменитым поэтом – значит, это все не просто так.
Петр, при необходимости умеющий делать все, быстро достал кусок колбасы, обвисший пук зелени, несколько яиц и кусок масла. Через несколько минут помещение наполнил аромат типично мужской еды.
Потом он установил тарелки с яичницей на обнаруженный поднос, водрузил, как центральную фигуру композиции, запотевшую емкость и торжественно двинулся в комнату.
А в комнате ничего не изменилось – Пуськов так и сидел, не отрывая воспаленных глаз от мерцания монитора, и долбил по клавиатуре так, что казалось – либо он раздолбит в щепы пластиковое изделие, либо сломает себе указательные пальцы.
– Михаил – уважительно пониженным баритоном позвал его Ларенчук – я приготовил еду и… – он смущенно кашлянул – и кое- что еще. Вы… ты… остаграммимся?
Пуськов повернул голову – и Петру вдруг показалось, что он пустое место – настолько отсутствующим был взгляд его нового знакомого.
– Отличная мысль… я так и напишу. Вот так – человек должен поступать всегда, в первую очередь благородно. Красиво и благородно. Если человек должен соврать, но не врет – он поступает подло и нехорошо. Человек должен врать, чтобы остаться красивым и благородным.
Ларенчук отошел на цыпочках, совершенно не зная, что говорить на такие глубокие и извилистые мысли – ему самому даже что либо подобное не могло прийти в голову.
Чтобы не мешать процессу творчества, который, судя по всему, бурлил и кипел в генниальной голове,