2 наверху. Виктор Улин
Гагатьку к стене, Панин потянулся к ее узким губам.
– Дима, ты перегрелся, – сказала она, отталкивая от себя. – Студенты смотрят.
– Студентов нет, только абитуриенты. И те полудохлые.
– Какая разница. Все равно смотрят.
– Пойдем отсюда, – сказал Панин.
Сделав вид, будто сопротивляется, Вера Сергеевна последовала за ним.
Темный матфаковский коридор бежал толчками в недолгом шампанском опьянении, выход на лестницу по левому борту открылся внезапно.
Он толкнул Веру туда, поднимался по лестнице вслед.
Математический факультет занял пятый, последний, этаж физматкорпуса, лестница привела под крышу.
Серая площадка с окном, открывающимся на полметра над полом, была в меру заплевана, в меру замусорена.
В последний раз Панин – тогда еще просто Дима-третьекурсник – стоял тут ровно тринадцать лет назад.
Ему было двадцать, столько же было однокурснице Лиечке Лифшиц с кафедры теоретической механики – высокой и тонкой, как тростинка.
Она казалась эротическим дьяволом, распространяла ауру, смывающую разум.
На студенческих вечеринках во время «медленных» танцев Лия вжималась так, словно была готова отдаться прямо тут, среди разгоряченной толпы.
Но танец кончался быстрее, чем Панин успевал предпринять шаги. А во время следующего Лия обнимала кого-то другого.
В памяти не осталось подробностей, каким образом они оказались на последней площадке под крышей.
Впрочем, Лия курила – и это оправдывало местонахождение.
В промежутки между затяжками Панин целовал ее умелые губы.
Но его руки, шарящие по кофточке, не успели по-настоящему оценить Лиину грудь.
Сейчас Лия Львовна стала Дроздовой, выйдя замуж за сокурсника Егора, работала в колледже статистики и имела дочь-школьницу.
А здесь ничего не изменилось.
Разве что вместо красных жестянок из-под кофе «Пеле», куда курильщики ссыпали пепел, под ногами стояли банки от какой-то «Народной» марки.
– И что мы тут будем делать? – спросила Вера, насмешливо глядя на него.
– Ничего, – ответил Панин и двумя руками взял ее за самое притягательное место.
Сквозь тонкую ткань блузки ощущались ребра бюстгальтера – равномерно многочисленные, как швы на носовом элементе самолета.
– У тебя приятная грудь и я тебя хочу, – честно сказал он.
– Ничем не могу помочь, Дима, – голос ассистентки звучал ровно. – Я девственница.
Где-то снизу – на пятом этаже, пролетом ниже – вспыхнули молодые голоса.
Там бродили абитуриенты, которым жизнь казалась сплошным весельем.
А тут воняло застарелым табаком.
Девственниц в его жизни оказалось ненужно много.
– Пошли отсюда, – отрезвев, сказал Панин и первым пошел вниз.
Матфаковский этаж таял в летнем сумраке.
– Будь здорова, Вера, – проговорил он. – Я не буду возвращаться. Устал, как собака. А ты развлекайся шампанским, пей и веселись. Извини, что