Запретное чтение. Ребекка Маккаи
о том, что могла предотвратить случившееся, если бы вовремя произнесла нужные слова, и о том, как много было у меня возможностей ему помочь, которыми я так и не воспользовалась. Я просто оказалась плену этой избитой ситуации – в одном из сценариев, из которых приходится выбирать, когда кто-нибудь умирает. В действительности я не чувствовала ничего подобного. Я с тем же успехом могла бы снова и снова повторять: “Он был так молод, у него вся жизнь была впереди!”, или “На его месте должна была быть я!”, или “Как же мог Господь Бог допустить такое?”. Ни одна из этих фраз не передавала бы того, что я чувствовала на самом деле, просто мне почему-то доставляло удовольствие снова и снова рассказывать всем одно и то же.
Только пять лет спустя меня вдруг как обухом по голове ударило – удар был тяжелый, точь-в-точь как то свинцовое сердце Даррена: а ведь я и в самом деле виновата в том, что произошло, – и все остальные виноваты. Потому что и в самом деле были вещи, которые мне следовало ему сказать. А когда Брайан Уиллис пошутил на математике, что Даррен опоздал, потому что кто-то в душевой уронил мыло, мне бы следовало встать и расквасить его распухшую конопатую рожу.
Вот она – моя тайная мотивация, мое душераздирающее оправдание, мое желание наверстать с Иэном то, что не было сделано тогда. Едва ли мне удалось бы убедить суд присяжных, что одного этого довольно, чтобы оправдать мой поступок. Но, думаю, история с Дарреном сделала меня более злым человеком. Уж с этим-то вы должны согласиться: несмотря на комфортную жизнь и чувство юмора, я все-таки была довольно злой. Мне доставляло удовольствие обвинять других во всех грехах. Когда я слышала об идиотах вроде пастора Боба, меня просто распирало от ярости. У меня внутри все буквально клокотало. Даже недели спустя, сидя за рулем автомобиля, я с такой страстью перемывала кости всем пасторам бобам на свете, что водители ехавших впереди машин, глядя на меня в зеркало заднего вида, наверняка думали, что моя прочувствованная тирада адресована бывшему любовнику.
Каждое утро по дороге на работу моя ругань в адрес пастора Боба прерывалась появлением Джанет Дрейк, бегущей по Воксвинг-авеню в любую погоду – даже когда тротуары были покрыты льдом. Должно быть, я видела ее каждый день два года подряд, просто мне никогда не приходило в голову, что всякий раз это был один человек – в том же розовом спортивном костюме, с теми же острыми локтями, – до тех пор пока я не повстречалась с ней лично. Она всегда бежала в северном направлении – возвращалась откуда-то домой. От их дома можно было пешком дойти до библиотеки, но я каждый раз встречала ее в таком месте, откуда мне оставалось ехать до работы еще минут десять. Интересно, сколько это было в милях? И сколько она уже успевала пробежать до нашей встречи? В спортзале я тоже часто ее встречала: она была там в пятнадцать минут седьмого, когда я приходила в зал после работы; и в семь часов, когда я пулей пролетала мимо ее беговой дорожки, надеясь, что она меня не узнает, она все еще была там. Когда же она успевала портить Иэну жизнь?
– Мисс