Обреченный. Раш Рашидович Хадакан
на нее, было какое-то безучастно – флегматичное выражение ее лица: ни виноватой улыбки, ни намека на робость в движениях, а, напротив, какая-то истома, не без усилий маскируемая личиной сдержанного спокойствия. Это выражение отрешенности – в эту самую минуту – придавало особый шарм ее привлекательной внешности. Одета она была так, словно шла на вечеринку (или, вернее, с вечеринки) и по ошибке забрела сюда. Красная помада на изящных чувственных губах, длинные темно-русые волосы, зачесанные в одну сторону и свисающие по правому плечу, туфли на высоком каблуке, плотно облегающие темно-синие джинсы и черная атласная кофта с прорезами по бокам; через руку, в которой она держала сумочку, у нее было перекинуто темно- синее пальто, – вот в этом соблазнительном, и даже чуть вызывающем виде, чуждом, казалось бы, самой литературе, о которой тут говорили, она вошла в зал. На секунду постояв и оглянувшись в поисках свободного места, девушка двинулась к Мансуру, на него, однако, не глядя.
Стулья в зале были расставлены как в большом Боинге: в три ряда разной ширины. Между рядами шли проходы. Так, первый ряд, протянувшийся вдоль противоположной ко входу стены, был наиболее узким, в ширину он состоял из двух сдвинутых друг к другу стульев. В этом ряду, где-то посередине, и сидел Мансур. Стул возле стены рядом с ним был свободен. К нему вошедшая и направилась.
В зале все еще оставались не занятые места, но девушка, видимо, выбрала соседство с Мансуром потому, что, во-первых, место рядом с ним было самым близким от нее, укромным и удобным, а во-вторых, ей было совершенно безразлично, кто окажется рядом с ней.
Даже не спрашивая, не занято ли место и не поздоровавшись, она спокойно прошла мимо него и опустилась на стульчик рядом.
А лектор тем временем заканчивал вступительную речь:
– … И поэтому, – сказал он, – как писать хорошие тексты – я не знаю, следовательно, научить вас этому я тоже не смогу. Но я могу вам рассказать, как это делаю я сам…
И он полтора часа увлекательно повествовал о тех тонких приемах, незначительных, на первый взгляд, но для его писательской деятельности весьма важных привычках и так далее, что в писательском деле может пригодиться только человеку с врожденным талантом.
Выступление, наконец, завершилось, раздались аплодисменты. Следующие десять минут заняли вопросы, по окончании которых снова зазвучали, на сей раз уже последние, прощально – благодарные аплодисменты.
Объявили пятнадцатиминутный перерыв.
Многие потянулись к фуршетному столику в конце зала, на котором были расставлены кофеварка, электрочайник, чайные пакетики, разовая посуда, пирог со шпинатной начинкой и всякие сладости. Но Мансур и ее привлекательная соседка с флегматичным выражением лица продолжали сидеть, так как одна энергичная и весьма словоохотливая дама средних лет – как вскоре выяснилось, московская журналистка одного печатного издания, – расположившаяся спереди от них, сразу же, после заключительных аплодисментов, повернулась к ним (ее