Берёза серебристая. Сергей Гусенков
срочную службу, полные энергии, сил, молодецкого озорства. Берут меня с двух сторон за руки и подкидывают, как на огромных качелях. И мир видится мною, ребёнком, таким сказочным, фантастическим и бесконечным, и, кажется, что сердце выпрыгнет из груди от счастья, выплескивающегося через край…
Как часто мы забываем, что счастье – это так просто: дорогой человек рядом, любимая работа, милые сердцу друзья, которые не предадут, помогут, поймут… Для чего рождается на этой грешной земле человек? Чтобы быть счастливым! И.С. Тургенев в свое время писал: «Хочешь быть счастливым? Выучись сперва страдать». Так устроено мироздание: всё познаётся в сравнении. По-настоящему знает цену свободы лишь тот, кого её лишали… Ценить счастье, дорожить им может лишь тот, кто долго к нему шёл, ведь счастье как вольная пташка: где захотела, там и села.
Моё детство до возраста шести лет неспешно и спокойно протекало в большом селе у моей бабушки. По соседству с нашим домом жила счастливая семья Михеевых. Почётным званием «счастливой» я наградил эту семью, конечно, исключительно по своим детским наивным представлениям. На тот момент мне казалось, что нет другой, более точной характеристики дому Михеевых. Хозяин работал шофёром на грузовике, в закрытом кузове которого была удивительным образом организована целая мастерская. Дядя Паша, так звали водителя, часто брал меня с собой в поездки по колхозным полям, где он в полевых условиях искусно ремонтировал сельхозтехнику.
Жена его, тётя Шура, – дородная женщина с красивой улыбкой и широченной косой, уложенной на голове «башенкой». Жили Михеевы зажиточно: большое хозяйство, полный двор живности, ухоженный огород. Зимой дядя Паша для всех жителей деревни валял сапоги из шерсти домашних овец. Словом, дом – полная чаша. Одно плохо: не дал Бог детей этой семье.
Однажды тётка Шура заболела и попала в районную больницу на целый месяц. Для мужчины болезнь супруги – калейдоскоп переживаний, настоящее испытание. В такие моменты невыносимо скулит душа мужская, ищет сочувствия и поддержки… Дядя же Паша давно поглядывал на мою родную тётку Нюру: такая же дородная, покладистая, голосистая и добрая. Один изъян был у неё на лице – на левой стороне нижнее веко как бы вывернуто наизнанку. Но стоило только заговорить с этой женщиной, как любой собеседник невольно попадал в тёплый поток её доброго нрава, обаяния и душевного тепла. И внешний изъян тети Нюры как-то переставал обращать на себя внимание, словно рассеивался…
Тётка Нюша вечерами по обыкновению поливала свои стройные ухоженные грядки моркови и огурцов. В один из таких летних вечеров между редкими кольями Нюриного забора показалось напряженное лицо дяди Паши:
– Нюр, подойди-ка на минутку…
Тётка нерешительно оглянулась, торопливо бросила лейку в межу, и крадучись, словно вор, побежала к забору. Прижалась к толстым, кривым от старости, кольям, где страдающее лицо дяди Паши чудесным образом вдруг обрело надежду. Они недолго о чем-то шептались. И, неожиданно быстро, через задние огороды, через картофельное поле со всей своей страстью Нюша побежала, подобрав полы длинной юбки, напрямик в скупые объятия дяди Паши. Скрывшись