За отвагу. Владимир Мороз
стон. Он тоже понимал, что Василий скорее откажется выполнять приказ, нарушит все инструкции, чем оставит его умирать. Не такой он человек, Васька Доброхотов. Сколько раз ругал его за это Тишкевич, все грозился под трибунал отдать, когда тот в очередной раз вытаскивал из тыла полуживого товарища по разведгруппе, совершенно не заботясь о выполнении приказа, а потом, отдав раненого на попечение медикам, сам уходил в ночной поиск и возвращался с добычей.
Скорость движения сразу возросла. Задыхаясь, беглецы быстро отрывались от преследователей. Обессиленный старшина почти висел у них на плечах, едва не проваливаясь в беспамятство, но рук при этом не отпускал. Немцу было тяжелее. Во-первых, он и сам был раза в полтора худее Василия, а во-вторых, кляп мешал нормально дышать ртом. Поэтому немец громко, как паровоз, сопел, выпуская воздух носом вперемешку со слюной и соплями. Василий видел мучения немца, но кляп не вытаскивал, решив, что он может закричать и тем самым направить преследователей точно на них.
Наконец, враги отстали. Обер-лейтенант, наверное, решил, что гоняться сейчас за русскими разведчиками – это как пытаться голыми руками поймать зайца в лесу: хлопотно и бесполезно. Прозвучала громкая команда, и немецкая цепь остановилась. Немного постреляв вперед, больше для самоуспокоения, фашисты развернулись и двинулись обратно, в сторону поджидавших их грузовиков.
Пули не причинили беглецам никакого вреда, оставшись где-то далеко за спинами. Пробежав еще немного и поняв, что преследование завершилось, они остановились и завалились на землю, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Василий подошел к немцу и освободил ему рот от кляпа. Тот стоял на четвереньках, не в силах приподняться. От переутомления его вырвало. Вытерев рот грязной рукой, немец сел, прислонившись спиной к дереву, и закрыл глаза.
Произошедшее не укладывалось у него в голове. Совсем недавно вместе с фельдфебелем Штраубе и лейтенантом Клейном, которые любезно согласились захватить его с собой из санчасти, где ему накануне вскрыли выскочивший на плече гнойный чирей, они ехали в его родную часть. Теперь он сидит в окружении двух вражеских разведчиков, при этом тела фельдфебеля и лейтенанта, успевшего застрелить одного из русских, сейчас валяются в дорожной пыли, остывая. А он при этом собственноручно тащил раненого русского сквозь лес, боясь, что если откажется, то второй русский, со свирепым лицом, перерезавший глотку Штраубе, поступит точно так же и с ним.
Страх за собственную жизнь сковал его накрепко. Казалось, что стоит открыть глаза – и все это окажется обыкновенным кошмарным сном, одним из тех, что снились ему после увиденного на этой войне: изувеченные, растерзанные, обгоревшие человеческие останки, валяющиеся неубранными там, где застала людей смерть. Многие его товарищи уже привыкли к этому постоянно преследующему их сладковатому запаху разлагающихся тел и даже с удовольствием позировали на фоне убитых красноармейцев и уничтоженных советских танков. А вот ему до сих пор было