Однажды в Эдере, или Пророчество сбывается. Ф.Балкар
ладонью, нет ли где повреждений на заледенелой дверце машины.
Удостоверившись, что все в порядке, он облегченно вздохнул. Затем схватив Алика за плечо, Бормин удивительно проворно поволок его к калитке. Преодолев внутренний двор с его скудным убранством, состоявшим из нескольких поломанных скамеек и редких клумб, едва различимых под толстым слоем снега, они очутились перед широкой металлической дверью. И только раскрасневшийся полицейский собрался стукнуть по ней своим массивным кулачищем, как дверь открылась.
На пороге стояла высокая худощавая дама лет шестидесяти. Идеально собранный высокий пучок черных волос, старомодный коричневый пиджак поверх темной блузки и длинная черная юбка выдавали в ней особу строгого, даже сурового нрава. И даже самый умелый следопыт вряд ли отыскал бы в ее маленьких зеленых глазах под бровями-нитками хоть искорку тепла и доброты. Смерив ребенка пронзительно холодным взглядом, она приподняла голову с длинным носом и едва под ним заметными тонкими губами. С заметно притворной дружелюбностью она приветствовала долгожданных гостей.
– Добрый вечер, лейтенант Бормин. Вижу, вам удалось найти нашу пропажу, – произнесла она так, словно речь шла не о ребенке, а о зонтике или книжке, случайно оставленной в автобусе.
– Директриса, – полицейский почтительно тронул край фуражки, – вы оказались совершенно правы. Поймал сорванца на железнодорожном вокзале. Представляете, что удумал?! Пытался сесть на поезд?! Без билета и без гроша в кармане! Глупый мальчишка! А ну-ка, малявка, – встряхнул он мальчика, – признавайся директрисе, куда это ты намылился? Ну, что же ты молчишь?
Алик, которого до сих пор держали как щенка за шкирку, не издал ни звука. Взглядом, полным отчаяния, он смотрел исподлобья на своего пленителя. В сторону же директрисы он боялся даже взглянуть. Но она, похоже, и не ждала от него никаких объяснений.
– С этим беглецом мы обязательно побеседуем, но позже, – произнесла она холодным тоном, в котором мальчик услышал скрытую угрозу.
Алика и остальных детей всегда поражало и пугало спокойствие и невозмутимость директрисы. Давала ли она распоряжения нерасторопной поварихе или ленивым ремонтникам, отчитывала ли воспитателей или беседовала с заядлыми проказниками – все делалось с одним и тем же непроницаемым выражением лица и невозмутимым холодным тоном. Казалось, никто и ничто в мире не могло вывести ее из себя и заставить повысить голос. И все же, все воспитатели и учителя, не говоря уже о детях, панически ее боялись, ходили перед ней чуть ли не на цыпочках, хватались за носы, чтобы не чихнуть в ее присутствии. Она наводила на всех невероятный ужас и оцепенение. При одном ее безмолвном появлении в классах или спальнях наступала гробовая тишина, прервать которую не решились бы даже вездесущие наглые мухи.
– Мария, – обратилась директриса к рыжеволосой молодой женщине, появившейся у нее за спиной, – проводите молодого человека в приготовленную для него комнату. Вы