Инферно Габриеля. Сильвейн Рейнард
чайник вновь заставил Джулию опуститься на колени, чтобы выдернуть вилку из розетки.
– Я этого не знал, – морщась, сказал профессор Эмерсон. – В вашем личном деле это не отражено. Вам следовало бы рассказать администрации о вашем… материальном положении.
Джулия пропустила его слова мимо ушей. Она ополоснула заварочный чайник, засыпала туда чай и залила кипятком.
Профессор не мог успокоиться.
– Нельзя жить в таком ужасном месте, – говорил он, неистово размахивая руками. – Здесь даже кухни нет. Я не представляю, как вы готовите себе еду.
Джулия поставила чайник на столик, добавив к нему серебряное ситечко, затем села на другой стул. Ее руки начали двигаться сами собой.
– Я ем много овощей. На плитке можно прекрасно готовить кускус. Кстати, кускус – очень питательное блюдо.
Ее голос немного дрожал, но она старалась говорить бодро, всем видом показывая, что приехала сюда изучать творчество Данте, а не ублажать собственное чрево.
– Не болтайте ерунды! – вырвалось у профессора. – Питательное блюдо! Собаку и ту лучше кормят!
Джулия густо покраснела, съежилась. Она с трудом сдерживала слезы.
Профессор только сейчас сообразил, до чего же глупо и оскорбительно он себя ведет в чужом доме, каким бы этот дом ни был. Глядя, как исказилось красивое лицо Джулии, профессор Габриель О. Эмерсон мысленно назвал себя самовлюбленным идиотом. Он посмел стыдить ее за бедность, словно бедность – это нечто позорное. А ведь и он сам когда-то был беден. Очень беден. А Джулия – умная, привлекательная девушка. Аспирантка, которая всерьез хочет заниматься творчеством Данте. Что постыдного во всем этом? Или она должна стыдиться своего отца, не сумевшего заработать ей на Гарвард? Как говорят англичане? «Если не можешь иметь лучшее, используй наилучшим образом то, что имеешь». Вот она и старается превратить эту дыру в уютное жилище, поскольку другое ей не по карману. А он пришел сюда и позволил заявить, что это место не годится даже в качестве жилья для собаки! Браво, профессор Эмерсон! Он заставил Джулию почувствовать себя глупой и никчемной, хотя она не то и не другое. Что бы сказала Грейс, если бы слышала сейчас его слова?
Профессор Эмерсон оказался придурком. По крайней мере, он это знал.
– Простите меня, – с трудом выговаривая слова, произнес он. – Сам не знаю, что на меня нашло. – Он закрыл глаза и принялся массировать веки.
– Вы совсем недавно потеряли мать.
В голосе Джулии не было и тени обиды! Только сострадание и готовность простить его за все резкости.
У Эмерсона щелкнул внутренний выключатель.
– Мне не надо было сюда приходить, – сказал он, поднимаясь со стула. – Я лучше уйду.
Джулия его не удерживала. Она подала профессору зонт, затем сняла с крючка его плащ. Она стояла, опустив глаза и чувствуя, как пылают ее щеки. Ушел бы он скорее! Какая же она была дура, пригласив его на чай и показав свое жилище.
Еще бы, такие дыры лишь оскорбляют утонченный эстетический вкус профессора Эмерсона. Утром она гордилась идеальной