Жертва тайги. Алексей Макеев
самоограничения, вытащил из пачки сигарету, отломал фильтр, чтобы получше забирало, и прикурил, не разминая. Он поднялся, подложил дров в костер, хлебнул чуть теплого чая из закопченного котелка и недовольно сощурился на безмятежно дрыхнущего Чеботаря. Тот словно почувствовал неприязненный взгляд и заворочался во сне. Чеботарь бормотнул что-то невнятное и распластался на спине, широко разбросав по сторонам тяжелые лапищи. Он почмокал губами и захрапел с присвистом.
Попытка вернуться домой
Ночное дежурство у постели раненого. – Странное видение. – Признание Чеботаря. – Неприятная догадка
Через несколько часов у Чеботаря резко подскочила температура. Теперь он в испарине, в полубреду метался на кедровой подстилке, мотал башкой и тихо постанывал. Антон сидел рядом, впритык, и тупо пялился на яркие языки пламени, вырывающиеся из костра. Он из последних сил боролся со зверским искушением рухнуть на землю и отключиться. Отяжелевшие веки поминутно ползли вниз. Они слипались так, будто в глаза набился мелкий колючий песок.
В ноздри полился приторно-сладкий запах благовоний. Антон поднял глаза и увидел какую-то смутную фигуру у тускло освещенной кумирни. Он прищурился, пригляделся.
Это был дряхлый щуплый манза с бугристой птичьей головкой, гладко выбритый спереди до макушки и с длинной седой косичкой на затылке. Он стоял на коленях, положив сухие старческие ладони на пол, что-то невнятно бормотал и бил земные поклоны перед лупатым каменным божеством. Манза кланялся истово и отрешенно. Тонкая желто-пергаментная кожа его наполовину выбритой головы лоснилась и бликовала в неровном мятущемся свете свечей, горящих в чашке с просом.
На нем была надета потертая рубаха из синей дабы[19], украшенная орнаментом. Сверху на ней – широкий передник, закрывающий колени. На ногах остроносые кожаные улы[20]. За пояс сзади заткнута вытертая усохшая барсучья шкурка[21]. Здесь же, на поясе, сбоку были привязаны длинная курительная трубка и костяная палочка для копки женьшеня.
Антон потер кулаком глаза, помотал головой, чтобы стряхнуть с себя наваждение, но оно все никак не проходило. Он закопошился, поднимаясь на ноги, а когда разогнулся, в глубине пещеры, там, где находилась кумирня, стояла полная кромешная темнота. Антон поскреб в затылке и шумно выдохнул.
«Ну и хрень! Пригрезится же такое!»
Он подошел к своей лежанке, раскинулся на лапнике и моментально провалился в сон.
К утру Чеботарь немного оклемался. Он все еще хрипло, с присвистом, дышал, дрожал в ознобе, кутаясь в набросанное тряпье, но взгляд его был вполне осмысленным. Однако Антон не питал пустых иллюзий на его счет. Он был уверен в том, что это лишь короткая последняя передышка. Очень скоро мужика окончательно разобьет лихоманка, и тогда Чеботарь уже безвозвратно впадет в полное беспамятство.
Ногу его
Манзы-корневщики привязывали сзади к поясу барсучью шкурку для того, чтобы было удобно садиться на мокрый бурелом.