Мидлштейны. Джеми Аттенберг
парень с ирокезом и азиатской внешностью чокались стаканчиками мороженого. Пьер объяснил, что это – его бывший ученик, который участвует в шоу «Так значит, ты умеешь танцевать?». Он прошел в финал, и теперь ему нужны голоса зрителей.
– Принимают и звонки, и сообщения, если писать вам больше нравится.
Ей не нравилось, но почему не попробовать?
Урок шел полтора часа, а дом родителей мужа – тот самый, где выросли Бенни и его сестра, Робин, – был в десяти минутах езды от студии. Это значило, что у Рашели есть по крайней мере час. Вполне достаточно, чтобы поговорить со свекровью о зубах и, возможно, о более серьезной проблеме – здоровье, которую Эди даже не пыталась решить, несмотря на серьезные предупреждения врачей и близких. Ноги, зубы, сердце, сосуды. Эди разваливалась. Весила уже больше трехсот фунтов. Если она не начнет худеть – умрет, врач им так и сказал. Из теоретической возможности шунтирование скоро может превратиться в необходимость. Сколько еще операций нужно, чтобы она взялась за ум? Неужели ей на себя плевать? Ни Рашель, ни Бенни, ни их знакомые – никто не мог себе такого представить.
Отец Бенни все время отмахивался: «Ты же знаешь свою мать. Если упрется, ее не заставишь». Больше на эту тему он не распространялся. Просто не хотел спорить с женой. Со своими детьми, внуками и Рашелью она обращалась чудесно, а Ричарда постоянно клевала, будто воробей крошку, до которой никак не добраться. Рашель этого не одобряла.
Она была уверена, что поддерживать Эди – обязанность мужа, но в конце концов пришлось взяться самой. Рашель проехала длинную вереницу новых домов, потом еще одну и оказалась в переулочке, полном зданий, построенных еще в шестидесятые. Владельцы так и не продали их застройщикам или напрямую – новым жильцам. Одинаковые дома попадались через один. Многие – в деревенском стиле, у каждого задний двор окружен забором. В теплое время здесь цвели старые американские вязы. Славный тихий квартал. В семейных альбомах Рашель видела, каким был дом тридцать лет назад. У толстой ивы, покрытой сережками, стояли Бенни и Робин. Сестра – коренастая, под рубашкой-поло – маленькие груди торчком, брат – в кепке с логотипом команды «Кабз» и бейсбольной перчатке. Улыбка до ушей, на зубах брекеты, весь так и светится. Как вышло, что Бенни – такой жизнерадостный, а Робин всегда мрачная? Никто не знал. Гены – вот и все, что можно было предположить. Иву спилили, напротив гаража на две машины росли теперь лишь низкие кустики, неровно подстриженные Эди, которая по весне иногда кромсала их огромным секатором. «Люблю свежий воздух», – говорила она.
Рашель остановилась на другой стороне улицы, но из машины не вышла и зажигание не выключила – так и не смогла себя заставить. «Несправедливо!» – думала она. Слово жарко вспыхивало, жгло ее, точно клеймо. Почему она согласилась? Потому что это – их общая беда. Потому что ее задача – беречь здоровье и счастье близких. Потому что в трудную минуту муж подставлял