Мидлштейны. Джеми Аттенберг
сделал меня таким, какой я есть». И тут Виктор подмигнул в камеру. Подмигнул с каким-то грязным намеком? Или просто так? Рашель не могла понять. «Хм», – сказала она, посмотрела на мужа, и тот впервые за вечер улыбнулся.
На заднем дворе, под звездами до весны оставались долгие месяцы. Еще дальше был день, когда близнецы предстанут перед гостями и на вечер притворятся победителями танцевального шоу.
– Что случилось? – спросила мужа Рашель.
Сегодня косячок был толще, и Бенни вышел на улицу гораздо раньше ее. Он сидел на краю шезлонга, подперев голову одной рукой и вертя сигарету в другой.
– Отец ушел от матери.
– Что? – переспросила она.
Такое даже осознать было трудно.
– Он ее бросил. Сказал, что больше сил нет. Что не может смотреть, как она себя убивает. Что она несчастная женщина и с него хватит. У нее истерика.
Бенни искал у жены поддержки. Одному тут не справиться, а может, и вдвоем не выйдет.
– Нельзя ведь так просто взять и уйти, – сказала она.
Кто же бросает больного человека?
– Он ушел. Похоже, настроен решительно. Снял квартиру недалеко от своей аптеки.
Рашель села мужу на колени, обняла его. А потом сказала, чтобы Ричард и близко не подходил к ее детям.
– Ты слышишь? – спросила она.
Тот, кто оставил больную женщину, – подлец и негодяй. Разве можно подпускать его к ребенку? Такой поступок нельзя оставлять безнаказанным, вот и будет Ричарду наказание. Никаких встреч! Он сошел с ума и внуков больше не увидит. Этот человек не подойдет к ее детям.
Муж был с ней не согласен. Кто тут вообще виноват? Отец? Он что, крайний? Однако спорил Бенни недолго, потому что она повысила голос, да так, что Джош услышал ее в окно. В тот момент он думал о Викторе Лонге и старался представить, что скажут родители, если сын решит стать не врачом, а танцором. И вдруг мать крикнула: «Ни за что! Ноги его не будет в этом доме!» Она повторяла это снова и снова, пока отцу ничего не осталось, кроме как уступить.
Эди, 160 фунтов
Они хотели съесть по бургеру в клубе, где играли фолк. Встречу назначили на семь, но потом оказалось, что анализы могут прийти сегодня вечером, в крайнем случае – завтра. Из-за этой неопределенности, непредсказуемости всего и вся, Эди закрылась в туалете отцовской палаты и рыдала, стиснув зубы. Она позвонила парню, с которым шла на свидание вслепую, и вежливо спросила, не может ли он встретиться с ней пораньше и поближе к больнице.
– Как жаль, – сказал он. – Говорят, что клуб отличный.
– Почему?
– Не знаю. Там весело.
– А не все равно где перекусить? – не выдержала она.
– Я хотел попробовать что-то новенькое.
– Слушай, ведь я тебя не видела ни разу. Откуда мне знать, что для тебя новенькое, а что старенькое?
– Ну, вот мы и начали узнавать друг друга, –