Скрещивание миров. Александр Васютович
пригляделся, то заметил еще четырех «Пушистиков» разного возраста, но все еще, по-видимому, очень молодых, что им, однако никак не мешало обнажать клыки и занимать угрожающие позы.
Вышедший вперед из окружающей нас цепи абориген схватил меня за руки, завел их за спину и очень быстро и со знанием дела, связал. Окончательно давая понять, что я не в зоопарке, чувствительным ударом в спину, меня толкнули вперед, заставляя двигаться в нужном им направлении. Бес находился в той же ситуации что и я, и так же молча, вышагивал рядом.
Удивил тот факт, что никто не тронул Океанчика, и абсолютно никто не обратил на него внимания. Так же мне было непонятно, почему Океанчик выявляя к ним столь большую агрессию, не пытался напасть или убежать.
Прокрутив еще несколько возможных вариантов, я решил не зарабатывать себе головную боль, а сосредоточился на неровностях пути.
Идти нам пришлось недолго, но все время в гору. Несколько раз нам приходилось карабкаться на почти отвесные участки горы, поэтому, когда, видимо добравшись до конечной цели нам, жестом указали, что можно сесть, я был даже благодарен этим жертвам ксерокса.
Осмотрев окружающую территорию, понял, что эта стоянка является нечто средним между временным лагерем и постом наблюдения. Из приведших нас сюда и встретивших аборигенов не было ни одной женщины. Лагерь состоял из наблюдательного пункта на одном из находящихся сразу над нами уступов, тщательно замаскированным вьющимися по склону растениями и пещеры, перед входом в которую лежал валун, уже на расстоянии двадцати метров сливавшийся со склоном и создававший впечатление монолитности.
По прошествии небольшого времени, я заметил, что стали сгущаться сумерки. Голубой цвет присутствовал в каждом предмете и в каждом явлении. Далеко не везде он был насыщенным, но создавал общий фон. Когда солнце начало скрываться за линией горизонта, синий оттенок стал приобретать объём, рисуя общую картину уже в угрожающих, тёмных красках. Все более и более погружаясь в созерцание преобразовывающейся планеты, я первый раз ощутил необъяснимую тревогу. Прямой реальной угрозы в тот момент не было, но появилось и ширилось, даже можно сказать, маниакальное, живущее на всех уровнях осознания окружающего мира чувство, чего-то, с чем ты еще не сталкивался, и что невозможно измерить, понять, или к чему-либо отнести. Мне пришла в голову мысль что, наверное, что-то подобное могло быть, попади я в четырех мерное пространство, где все социативные ощущения разлетелись бы как надежды императорской Японии от взрыва Хиросимы и Нагасаки.
Ощутив, что кто-то нежно трется о мою руку и, опустив взгляд, я увидел Океанчика тихонько толкающего меня в руку и, смотрящего на меня таким взглядом, от которого у меня по коже пошли мурашки. Это был взгляд не маленького, глупого зверька, а взгляд человека, прожившего тяжелую и наполненную жизнь. Он пронзал меня насквозь, пытаясь поддержать и направить по одному ему известному