.
получился сюрприз.
– Открывает Эрик Харт коробочку, а там окаменелый таракан, – ухмыляется Кнабе. – Как у Гая Риччи в «Револьвере»: «Будет радость».
Вике:
– Рэн?
– Хорошо. Но за это я потребую от вас массу мелких услуг.
На дворе мокро. Солнце уже пробивается сквозь тучи. Плоское поле стоянки залито водой. Беру дворник в руку и сгоняю воду с лобового стекла машины.
Когда я вижу Манон, уже поздно что-либо предпринимать. Она распахивает дверцу и садится рядом.
– Клевая тачка, – говорит Манон. – Можно я поеду с тобой?
– Со мной? Хорошо, поехали. Только ни звука Эрику.
– А кто такой Эрик?
– Я имею в виду нашего генерального директора. У него день рождения, я еду покупать ему трилобитов в подарок.
Мы выруливаем со стоянки. Июньский вечер, на лавочке сидят подростки, солнце и небо, парк и трава, когда мы выруливаем со стоянки и едем по улице.
– Рэнди, – говорит Манон. – Слушай меня внимательно, Рэнди: мы с тобой сейчас уедем из этого города и больше никогда сюда не вернемся.
– Что ты имеешь в виду?
Ярко-синее небо блестит, будто грозы и не было. Мокрые улицы блестят. Солнце заходит. Закат разгорается на золотых медных тарелках, на трубах, в окнах Трианона. Белым огнем текут воды реки. Пробкой это, пожалуй, не назовешь, но и простором тоже. Мельтешение, гуща. Питательная среда.
– Что ты имеешь в виду?
Все, дальше ехать некуда. Впереди автострада.
– Ну, вперед, – подбадривает Манон.
Три, четыре:
Ты не застегнул ширинку,
не зашнуровал ботинки,
Ты не допил свой кофе, ты не
вышел из пары десятков сделок
ты не проверил почту и аську
там сообщение от твоей герлфройндин
оно мяукает
оно прыгает
оно хохочет и говорит:
«о-оу!»
Ты забыл на столе свою сумку
из нее
сыплется
всякаярунда
Ты вообще
ничего не
выключил
Ты вообще ни
скемнепопро
щался
Ты поехал покупать
шефу трилобитов
Ты поехал покупать
шефу трилобитов
а уехал навсегда
Не дождется шеф трилобитов твоих!
и пусть твоя аська мигает и хохочет,
и почта плывет черно-зеленой лентой,
и кофе остынет, прокиснет, засохнет,
и пусть зарастает все то, что было,
плавленым сырком!
плавленым сырком
пусть заволакивает —
уже никто его
не оплакивает,
а паттамушшта,
а паттамушшта
тебя не будет здесь
больше никогда!
никогда, никогда
никогда
больше!
Никогда, никогда,
никогда
Боль-
ше!
ты поехал покупать
шефу трилобитов,
а уехал навсегда!
а уехал навсегда!
Давид Блумберг
Давид