Голос Незримого. Том 2. Любовь Столица
гнев не столько устрашал,
Сколь крушил меня… Так взял бы и бежал!
Да Вожатый всё гостит у горних братиков…
Вдруг – я слышу – шелестит из-за касатиков
Голос Сергиев: “Николае… Мой свет!
Ты, чай, милостивым прозван… Али нет?
Мы же все, кто от Руси, родимся шаткими, —
Люты ль, кротки ль… схожи с сими медвежатками!”
И угодник, всё грозя еще перстом,
Уж шутливо мне: “Добро, что плыл с крестом!
А не то бы закупались в Белом Море вы…
И багряный огнь, не тихий свет лазоревый,
Зрел бы днесь ты… Я ж вас, глупых, пожалел —
Ветр связал и море ввел в его предел,
Ибо тяжко не спокаяться пред смертию…
Морю ж есть предел, но Божью милосердию
Нет и нет его!” – И, прослезясь сквозь смех,
Друг всех гибнущих, всех плавающих – всех —
Отошел. Я ж своего узрел Водителя,
Тихо вышли мы из благостной обители, —
И далече к нам летел еще, как зов,
Звон пасхальный, беспечальный, звон цветов…
Стен горящих, волн кадильных уж не встретилось,
Роща хвойная всё редилась и редилась,
И в прогалы узрел я издалека
Бело-блещущее что-то… как снега,
Только выпавшие, чистые-пречистые.
С неба ж, отче, лишь теплынь течет лучистая…
Вот опять там снег пошел – пушит, вьюжит,
В небе ж – солнышко встающее, как щит!
Подошли… Ах, не снега то, не метелица! —
Мурава, но цвета белого то стелется,
То порхает рой белейших мотыльков
В тихом доле, не средь гор – средь облаков,
Что идут кругом и всё ж походят на горы,
Кучны, дымчаты, с вершиной что из сахара…
А средь дола в белой шелковой траве
И в воздушной по-над долом синеве
Разрезвились серафимы, херувимы ли,
Дети ль малые, которых словно вымыли
Тож в снегу, студеном, чистом, полевом, —
Так белы они, нежны всем естеством.
И красы то было зрелище несказанной…
Устремился я к нему и… встал, как связанный,
Пред оградой, что допрежь не видел я,
Ибо цельного была та хрусталя —
И являла всё: игравших, дол ли, небо ли,
Но и высилась до неба. Врат же не было.
И Архангел, наг, на розовых крылах,
Вне летал – витал с кошницею в руках, —
И не вял, но рос и пах цветок, им брошенный,
На земле, как будто снегом запорошенной…
А Вожатый на раздумие мое:
“Та обитель – Чистых Сердцем… И в нее
Не дано тебе войти. Но зреть дозволено,
Ибо вся в стенах сквозных не для того ль она?!”
Подивился я: “Войти? Да где ж тут вход?”
И с легчайшею усмешкой мне он: “Вот”.
В месте гладком, где ни щелочки не значилось,
Он сквозь стену, что хотя и вся прозрачилась,
Но толста была, прошел и – вышел вон.
Я ж стоял, тем до того ошеломлен,
Что парящий дух, близ нас цветами веющий,
Лик под крылицей укрывши розовеющей,
Стал