Веха. Владимир Павлович Песня
четверть поставит! – заулыбался Еремей.
– Так чего же ты, сукин сын, не с того начал! – воскликнули мужики и, похватав свои мешки, направились к выходу, где их поджидала спасительница. Женщине на вид было за тридцать, крепкого телосложения, и ладно сбитая, со здоровым румянцем на лице. Приглянулся ей наш земляк с Малышевки, ему тоже, кстати, было за тридцать, да вдобавок и не женатый.
Дом этой женщины, которую звали Дуня, находился недалеко от вокзала, и мужики, в сопровождении Дуни, минут через десять уже входили во двор её жилища. На улицы стояла темень такая, что, идущие позади Дуни, натыкались друг об друга, чертыхаясь в ночи, смеясь же над самими собой.
Дома мать и гостей встретила десятилетняя дочь, со страхом посматривая на мужиков. Сам дом, как и везде, был приземистый, состоящий из двух просторных комнат, практически такой же, как были и в наших деревнях, только потолки были низкими и окна меньше, чем у нас. Но это всё из-за северных ветров, метелей и трескучих морозов, которые частенько переваливали за пятьдесят.
Дуня, приказав дочери спрятаться на печи, чтобы не мешала гостям, а сама принялась накрывать на стол. Через мгновение на столе появились миски с рыбой, горкой свежих огурцов, наломанных кусков хлеба, сала, мяса и горшка тушёной картошки, которую она достала с ещё не остывшей печи. В доме было тепло и уютно. Керосиновая лампа, висевшая под потолком, мягко разливала свет по передней комнате, где и расположились мужики, покидав свои мешки в сенях. После того, как хозяйка достала картошку из печи, она принесла из передней комнаты четверть самогона и, присев за столом, улыбнулась им, скинув платок себе на плечи, освободив свои чудесные, вьющиеся волосы.
Выпив по стакану и, плотно перекусив, мужики разморено зазевали. Перекурив на улице махорки, они разлеглись кто на полатях, а кто прямо на полу, и тут же уснули, устав от длинной дороги и нервного напряжения. Наш же земляк подкатил к Дуне, и ещё больше часа с ней разговаривал о жизни, после чего ушёл с ней спать в переднюю. Девочка, поужинав, уснула на обширной печи.
Два дня Еремей с мужиками жили у Дуни, убрали все дрова, а человека их леспромхоза так и не дождались. И вот тогда они остановились перед дилеммой, где взять денег, чтобы хотя бы вернуться домой от таких заработков. Не век же куковать у этой Дуньки! Но, как ни странно, именно Дуня им и помогла, устроив через своего родича в порт грузчиками.
Через неделю пошёл обильный снег, но река, Северная Двина, ещё долго не замерзала, и мужики за полтора месяца сумели заработать денег на обратную дорогу, и ещё помогать Дуне деньгами их кормить. В конце октября месяца, поскользнувшись на трапе, Еремей повредил себе ногу, да так, что эта травма осталась у него на всю жизнь. Наш земляк остался у Дуни и женился на ней. Он потом приезжал к нам в деревню, но один. Я тогда ещё был совсем маленьким. Погостив с неделю, он уехал обратно в Архангельск и больше его уже никто не видел.
Самое интересное в этой истории это то, что, когда Еремей рассказывал её, все хохотали до слёз, а я почему-то никогда не смеялся.