Армия Наполеона. Олег Соколов
знатью. Принимая же во внимание доминирование в ментальности наполеоновского общества воинских ценностей – то, о чем уже говорилось в предыдущей главе – высшее офицерство, «знать войны», была поистине квинтэссенцией общества Первой Империи.
Конечно, необходимо сделать ряд серьезных оговорок. Никто не устанавливал, да и невозможно в реальности ни при каких условиях установить строгое соответствие между мерой отваги, самопожертвования, талантов с одной стороны и социальным рангом с другой. Предполагать возможность этого – значит впадать в идеализм, от которого был далек император. Размеры наград, пожалований и рент нередко больше определялись родственными связями или вовремя сказанным комплиментом, чем истинными заслугами. Иначе как объяснить, что Себастиани, в общем, не самый лучший из генералов, имел ренту в два раза больше, чем несравненный командир легкой кавалерии Лассаль? Ясно также, что пожалование маршальских жезлов многим из бывших дивизионных генералов Республики было продиктовано политическими и клановыми соображениями.
Но с другой стороны было бы чудовищной аберрацией, взглядом жалкого пигмея на гигантов, свести знать Империи, и прежде всего ее воинскую аристократию, лишь к альковным похождениям и политическим дрязгам. Политика, родственные связи и т. п. вносили свои коррективы, но от этого не изменялось основное, то, что составляло корень элиты наполеоновского общества: воинская доблесть, самопожертвование, кровь, пролитая за отечество.
Это вполне сознавали эти новые вельможи. Как-то старый знакомый посетил маршала Лефевра, ставшего герцогом, богачом и владельцем великолепного замка. Зависть к успеху слишком ясно выразилась на лице визитера. Тогда Лефевр предложил ему отдать все богатства, но при одном условии: посетитель должен испытать всю меру опасности, которую маршал испытал в своей жизни. «Мы выйдем в сад, я выстрелю в тебя шестьдесят раз из ружья, и после этого, если я тебя не убью, – все это твое»[230]. Как легко можно догадаться, старый приятель Лефевра не высказал бурного энтузиазма по поводу возможности обогащения подобным образом.
Пока мы сознательно не говорили о моральном вознаграждении военачальников Империи. Мы стремились показать, что даже с чисто материальных позиций военная знать доминировала над богачами, банкирами и фабрикантами. Что же касается общественного престижа «людей шпаги» в эпоху Наполеона, здесь вообще не приходится спорить. Блеск карет и пышные свиты маршалов Империи ослепляли парижских буржуа, звон шпор и веселые уверенные голоса молодых генералов заставляли притихнуть в любом салоне биржевого воротилу.
Но, разумеется, венцом социального престижа для полководцев Наполеона было, как уже указывалось, создание дворянства Империи. Верхушкой этого дворянства стали маршалы и генералы.
Пять маршалов получили титул князей Империи (один из маршалов – Бертье – стал владетельным князем Невшательским);
17 маршалов и 5 генералов получили титул
Rémusat C.-E.-J. de. Mémoires (1802–1808). R, 1879–1880, t. 3, p. 155.