Армия Наполеона. Олег Соколов
новая военная знать была щедро одарена императором пожалованиями, рентами, почестями. Впрочем, часто отмечают, что этот поток золота и наград пал на неблагодарную почву. Измена ряда маршалов в 1814 году, кажется, подтверждает это положение. Возможно, в какой-то степени это и справедливо, но хотелось бы отметить следующий факт: практически все маршалы дрались, не щадя себя, до того момента, когда Империя заколебалась, а генералы в подавляющем большинстве сохранили верность императору до самого момента отречения. Эти люди бесстрашно исполняли свой долг на поле боя, но проявили вполне понятную человеческую слабость, которой не чужды даже самые сильные натуры – желание сохранить свои богатства и социальный ранг, несмотря на катастрофу.
Еще одно обстоятельство сыграло свою роль. Маршалы в 1814 году, в отличие от генералитета, были большей частью людьми уже далеко не молодыми. Средний возраст тех, кто в этот момент оставался на службе, составлял около 53 лет, если же принять во внимание количество полученных ими ран и усталость после почти двадцати лет непрерывных войн, можно вполне понять этих людей, желавших наконец отдохнуть в своих замках, добытых ценой пролитой крови и совершенных подвигов. «Зачем он дал мне полтора миллиона ренты, красивый особняк в Париже? Чтобы я испытывал танталовы муки? – разрыдался Бертье во время отступления из России. – Я умру здесь, на войне. Простой солдат более счастлив, чем я»[234].
Еще одно обстоятельство не следует упускать из вида: маршалы, в отличие от большинства генералов Империи, не являлись детищем Наполеона. Всех их выдвинула на высочайшие посты Революция. Некоторые из них были уже знаменитыми полководцами, когда Наполеон Бонапарт был еще юношей. Например, Журдан, командующий французской армией под Флерюсом в 1794 году, Массена и Ожеро, которые были известнейшими дивизионными генералами в это же время, не говоря уже о Келлермане, командующем французской армией под Вальми в 1792 году. Хотя никто из них, очевидно, не получил бы столько почестей и богатств, не будь императора Наполеона, но столь же ясно, что все они «вышли в люди» отнюдь не благодаря ему, а Бернадот, например, вообще считал, что Бонапарт занимает его место. Вручение маршальских жезлов многим из них, как мы уже отмечали, явилось больше актом политической необходимости, чем признанием их истинных военных дарований, и еще менее – преданности императору. Поэтому, вероятно, не следует делать слишком далеко идущих выводов из поведения ряда представителей высшего офицерства в 1814 году.
Военачальники Наполеона в подавляющем большинстве честно и самоотверженно служили Империи, пока она существовала, и служили бы, очевидно, так же ей и дальше, если бы не вмешались очень веские причины, и трудно строго судить этих людей за исключением тех, кто действительно совершил низкий поступок, как маршал Мармон, сдавший свой корпус в 1814 году, или генерал Бурмон, перебежавший к врагу накануне бельгийской кампании 1815 года.
Однако от социальных и моральных категорий вернемся к проблемам чисто военным. Выше мы говорили
Méneval C.-F. de. Mémoires pour servir à l’histoire de Napoléon Ier depuis 1802 jusqu’à 1815, par le baron Claude-François de Méneval. R, 1893–1894, t. 3, p. 48.