Свет на теневую сторону. Людмила Федоровна Шалина
что художнику недостаёт предметов, из которых можно было поставить ещё один натюрморт, – роскошный.
– Из женщин всё равно ничего серьёзного не получается? – спросила его однажды Вера.
– Почему? …Когда наполняют рюмочку, говорят, чтоб жизнь была полной, как эта рюмочка. Век художника стороной обойдёт, а рюмочка останется пустой. Живопись, как алкоголь, она засасывает.
…Значит Вера, как в полусне, впадает в пожизненное рабство сначала от одной рюмочки, наполненной вином творчества. Затянет её в болото творить чепуху. А там поминай, как звали – выскочит к свету и станет художницей. Пусть средненькой, как Рафаил Матвеевич, но будет, будет! Блаженный путь этот обложен, как подушками, книгами по искусству, пропитан праздником музеев, выставок.
Да ведь он меня пока не испытал! Я себя ещё не знаю. Не показывать же свою чепухенцию в тетрадках? Он и спрашивать не стал – уже заранее готов к тому, что данные надо обнаружить. Он ведь деньги за это получает.
– Для начала поставьте дома натюрморт. Попробуйте изобразить то, что нравится. Принесёте в наш выходной.
Положила дома на стол зелёное яблоко, рядом чашка, сквозь белизну тонкого стекла просвечивал янтарный чай. Пыталась передать даже плёнку на застывшем чае.
Когда оказалась в комнате Рафаила Матвеевича перед холстом, где румяные персики нежились в складках бархата, зелёная рюмочка вновь была наполнена вином, – паралич робости вдруг овладел ей. Схватила ластик и постаралась кусочек сахара на белой салфетке поскорей затереть.
– Что вы делаете?! Белый цвет написать сложнее всего. – Взял мягкую кисть, двумя мазками обобщил фон и приколол на стену её домашнюю работу, чтобы полюбоваться.
Вера и сама начала таять, как кусочек сахара.
Художник вынул из маминого конверта денежку, сходил в переулок, купил черешен, угостил Веру. Поставил с остальными натюрморт: из прозрачного пакета рассыпались ягоды, осветив мерцающими жёлтыми рефлексами складки белой парчи. …Как же захотелось Вере передать нежный восторг цвета!
А монументальный натюрморт Рафаила Матвеевича – раз в пять больше её листа – делался с каждым разом лучше. Возможно, учитель подтолкнул её своими уроками к пониманию настоящей живописи.
Серия холстов Рафаила Закина была продолжительной повестью о зелёной гранёной рюмочке. Она была то пустая, опрокинута набок, то наполнена до краёв. Свет в свете мерцающий, воздух в сумерках и складках, валёр, как тёплое дыхание, – присутствии незримого кого-то…
Ветлова увидела это через много лет на выставке в музее тогда ещё не действующего храма в Донском монастыре.
Живопись Рафаила Матвеевича Закина была представлена также в Доме художника на Кузнецком мосту, где все его малочисленные холсты были собраны друзьями вместе.
Скромный, почти скупой отбор предметов в натюрмортах и одновременно внушительность старых мастеров сочетались в его работах. Чувство меры, вкус, суровая строгость к своим небольшим возможностям и напряжение творческой