Бумажные города. Джон Грин
ничего такого стыдного в нестандартной ориентации нет, что я и пытался ему втолковать, пока он выкручивал мою руку так, что даже лопатка топорщилась, но он все не унимался: «Если ты гордишься тем, что ты пидор, почему же не признаешься, что ты пидор, а, пидор?»
Аристотелевскими способностями по части логики Чак Парсон явно не отличался. Но зато в нем было шесть футов три дюйма роста и двести семьдесят фунтов веса, а это уже кое-что значит.
– Да, Чака есть за что наказать, – согласился я, завел двигатель и поехал в сторону шоссе. Я не знал, куда нам дальше, но в центре явно больше делать было нечего.
– А помнишь школу танцев? – спросила Марго. – Я сегодня как раз об этом думала.
– Ага. Да уж.
– Кстати, я извиниться хотела. Не знаю, почему я вдруг стала ему подыгрывать.
– Ладно. Все нормально, – ответил я, но все же воспоминания об этой проклятой школе меня разозлили, так что я добавил: – Хорошо. Чак Парсон. Ты в курсе, где он живет?
– Я знала, что смогу разбудить в тебе мстителя. В Колледж-парке. Сворачивай в Принстоне.
Завернув на пандус шоссе, я надавил на газ.
– Эй, эй, смотри не сломай свой «крайслер», – сказала Марго.
В шестом классе некоторых, включая Марго, Чака и меня, родители заставили ходить на бальные танцы в Школу Унижения, Деградации и Танцев. Происходило все вот как: мальчиков ставили у одной стены, девочек – у другой, противоположной, и по команде учительницы мы должны были подойти к девочкам и сказать: «Позвольте пригласить вас на танец». А девочка должна была ответить: «Пожалуйста». Им не разрешалось отказывать. Но однажды – когда мы разучивали фокстрот, – Чак Парсон подговорил всех девчонок сказать мне «нет». Этот его запрет касался одного меня. Я подхожу к Мэри Бет Шортц и говорю: «Позвольте пригласить вас на танец», а она отказывается. Потом я приглашаю вторую, третью, потом Марго, потом еще одну – все они сказали мне «нет», и я расплакался.
Хуже, чем быть отвергнутым всеми в школе танцев, может быть только одно: рыдать из-за этого. А хуже этого – только подойти к учительнице и пожаловаться сквозь слезы: «Девочки не хотят со мной танцевать, хотя это непоправилам». А я конечно же пожаловался, и все годы средней школы прошли под знаком стыда за тот ужасный инцидент. В общем, короче говоря, из-за Чака Парсона я больше не танцую фокстрот, что, по сути, не такая уж большая печаль. Я уже перестал злиться на него, я забыл про тот случай, как и про все остальные его издевки, которые претерпел за школьные годы. Но меня не расстроит и то, что он тоже теперь немножко пострадает.
– Погоди, он же не узнает, что это я?
– Нет. А что?
– Не хочу, чтобы он думал, что меня его старые выходки до сих пор так волнуют, что я решил нанести ответный удар.
Я положил руку на центральную панель, и Марго похлопала по ней.
– Не волнуйся, – заверила она, – он ни за что не узнает, кто его депилировал.
– Мне кажется, ты опять говоришь неправильно, хотя я не в курсе, что это слово означает.
– О, я знаю слово, которого не знаешь ты, – пропела Марго. – Я –