Американская грязь. Дженин Камминс
личности – связало их тесными узами дружбы. Они доверяли друг другу секреты, делились смешными историями, наблюдениями, разочарованиями. Порой они даже рассказывали друг другу о том, что раздражало их в супругах.
Как-то раз Лидия пожаловалась, что Себастьян оставляет на кухонном столе грязные носки.
– Если бы я был твоим мужем, я бы никогда так не поступил! – воскликнул Хавьер.
– Конечно нет. – Лидия рассмеялась. – Ты был бы идеальным мужем.
– Я бы каждый день стирал все грязные носки!
– А то!
– Я бы каждую неделю сжигал все старые носки и покупал бы новые!
– Ага.
– Я бы и вовсе отказался от носков, если бы это сделало тебя счастливой!
Вопреки себе Лидия опять рассмеялась. В ответ на подобные заявления она просто закатывала глаза, потому что легкий флирт был лишь мимолетной тучкой на небосклоне их дружбы. Между ними разражались и настоящие грозы. Например, оказалось, что их отцы умерли примерно в одно и то же время и при похожих обстоятельствах – от рака. Это знание сделало их еще ближе. У обоих когда-то были хорошие отцы, и оба потеряли их в юном возрасте.
– Словно вступил в самый дерьмовый клуб по интересам, да? – заметил как-то Хавьер.
Отец Лидии умер почти пятнадцать лет назад, и хотя теперь она горевала лишь временами, в эти моменты скорбь оставалась такой же острой, как и в день его смерти.
– Я знаю, каково это, – говорил Хавьер, хотя она не упоминала об этом напрямую.
Так что она терпела его настойчивые заигрывания, а он, в свою очередь, принимал – вероятно, не без удовольствия – ее твердые отказы. Лидия считала, что это придает ему особенное обаяние.
– Но, Лидия, – галантно говорил Хавьер, прижав руки к сердцу, – исключая других моих возлюбленных, ты и есть la reina de mi alma.
Владычица моей души.
– Что бы сказала на это твоя бедная жена?
– Моей замечательной жене хочется только одного: чтобы я был счастлив!
– Да она у тебя святая!
Он часто рассказывал о своем единственном ребенке, шестнадцатилетней девушке, которая училась в частной школе в Барселоне. Стоило Хавьеру заговорить о ней, как в нем все менялось: голос, лицо, жесты. Его любовь к дочери была так сильна, что даже в разговорах он упоминал о ней в самых деликатных выражениях. Ее имя было словно хрупкий хрустальный шар, который Хавьер боялся уронить.
– Я часто шучу про своих многочисленных возлюбленных, но на самом деле любовь у меня только одна, – с улыбкой сказал Хавьер. – Марта. Es mi cielo, mi luna y todas mis estrellas[15].
– Я ведь и сама мать, – кивнула Лидия. – Я знаю эту любовь.
Ее друг сидел напротив на табурете, который она теперь считала его табуретом.
– Эта любовь настолько огромна, что иногда меня пугает, – продолжал Хавьер. – Я не надеюсь ее заслужить, поэтому мне страшно, что однажды она исчезнет, поглотит меня без остатка. И в то же самое время, кроме нее за всю свою жизнь я не сотворил ничего хорошего.
– Ой,
Мои небеса, моя луна и все мои звезды