Театр «Глобус». Андрей Феликсович Гальцев
много раз, потому что здесь легко мечталось. Он воображал, будто живёт в норе между корнями великого дерева, а потом в башне, из которой слова вылетают огромными птицами, а потом о том, что плывёт в парусной лодке посреди бескрайнего моря. Однажды его лодка превратилась в корабль с тремя мачтами и оравой матросов, но он быстро устал от коллектива и вновь очутился в одинокой лодке. Прохладно и сладко было слушать плеск разрезаемой воды. Он видел всё настолько ясно, что мог любоваться отражением звёзд на тёмной амальгаме неспешных пологих волн. Очнувшись, озирал чердак и золотистую пыль в косых лучах. Жаль, нельзя было остаться тут навсегда. То, что было потом: театральное училище, юность, компании, женитьба, театры, развод, безработица и вечный поиск своего места в пористом пространстве общества – всё это вызывало досаду. Его память безотказно озарял только осиянный чердак.
Взрослый Крат постоял на земле своего детства. От старого двора почти ничего не осталось. Лишь на уровне фундамента сохранился тот самый двухэтажный дом, а выше дом изменился: его облицевали в любезный Кризису пластик. Чудом выжил тополь – один из двух великанов.
После прогулок неприкаянный Крат возвращался в котельную, где его встречали приветственные междометия Дола и какой-нибудь женщины. В первый из этих четырёх пропитых Долом дней в котельную пришла Лиля. Где он её откопал? По части женского пола Дол всегда шёл по линии наименьшего сопротивления. Он вообще не влюблялся, ибо ему не свойственна половая мечта. Поэтому не объект был ценен, а лёгкая возможность поджениться. Тем хуже для Дола, ведь он знал, что Лиля долго жила с Кратом и даже травилась ради возмездия.
Лиля оживилась, увидя возможность поковыряться в том, кто не взял её в жёны. А он испугался, увидев раковую опухоль своей прошлой жизни.
– Кратыш, посиди рядом, поговорим как в старое доброе время, будь оно неладно! А ты, Дол, помолчи, наливай лучше.
Черты безобразия в её лице, прежде сдержанные, нынче распухли; это было лицо утопленницы, подкрашенное художником из ритуальной службы.
– Между прочим, я сегодня заходила к твоей маме, так, дело было, ну, разговорились. Она мне сказала странную фразу. Я не сразу разгадала. Ты, говорит, живёшь теперь в отдельной квартире, так ты не "выделяй моему сына угла в твоём доме, чтобы он не вёл себя слишком самостоятельно". Ха-ха, твоя самостоятельность её волнует, как же! – Лиля откинула голову и напрягла тёмные большие ноздри. – Она всем показывает, что не пускает тебя жить не из эгоизма, а с воспитательной целью. Ну и лиса! Я знаю, ты только не обижайся, отчего твоя жизнь такая неудачная. Это мамаша твоя отравила твою жизнь, и сделал из тебя изгоя. Всем и каждому она против тебя наговаривает гадости, – Лиля выпила, как мужик, большим глотком, потрясла неаккуратной головой. – И между прочим, когда я считалась ещё твоей невестой… я тебе тогда не сказала, она меня упорно настраивала против тебя. За тобой, дескать, надо следить и воли тебе не давать, а то