Зов Юкона. Роберт Уильям Сервис
мокасинах среди них:
Вот кто платит за веселье, за спиртное, за жратву;
Все слетелись, как стервятники, к нему…
Но когда конец настанет и песку, и удальству —
Парня выгонят на холод, в грязь и тьму.
Человек из Эльдорадо славно день проводит свой;
И за ним – заветной пыли жёлтый след;
Он сдержать себя не может, он сегодня как шальной,
И управы на его безумье нет.
Слово сказано – так, значит, как огонь, оно летит,
И – глядите – все друзья ему теперь:
Кавалеры – негодяи, дамы, что забыли стыд, —
Те, что вышвырнут потом его за дверь.
Человек из Эльдорадо пир затеял до утра;
Пусть танцуют все, пусть будут все пьяны:
Денди местного разлива, банкометы, шулера,
Перекупщики, лентяи, хвастуны,
Размалёванные дамы с ненасытным блеском глаз —
Нет, Клондайк еще такого не видал!
Маклак Мэг сказала: «Выпьем за того, кто поит нас,
За того, кто так удачлив и удал!»
«Удалец» ответить хочет, поднимается с трудом —
И мелькают, как в тумане, перед ним
Травы сказочного Юга, напоённые дождём,
Степь зелёная под небом голубым.
Понял он, что не увидит этих трав и этих нив
(А вокруг и шум, и гам, и круговерть),
И, зловонное дыханье подлой жизни ощутив,
Он становится суровым, словно смерть.
Он встает (и сразу – тихо), говорит: «Мои друзья,
В свой карман впустил я ваши руки сам,
Я кормил вас в этот вечер, и поил вас тоже я;
Что осталось? – лишь послать проклятье вам.
Да, конец моим надеждам – что ж, я сам тому виной;
Я растратил состояние свое.
Вы доставили мне радость тем, что были здесь со мной, —
Вам дарю я это, шлюхи и ворье!»
И остатки состоянья, что хранил еще в мешке,
Он швырнул с размаху – на пол, на столы;
Словно зёрна, разлетелись самородки в кабаке,
Жёлтой пылью засияли все углы.
Гости замерли… Но тут же вся собравшаяся дрянь
С криком бросилась за золотом под стол;
Все дрались, как будто звери, и неслась по залу брань…
А «счастливчик» хлопнул дверью и ушел.
Человек из Эльдорадо отыскался тем же днём —
Труп лежал от кабака невдалеке;
Весь покрыт замёрзшей грязью, куртка драная на нём,
«Кольт» в руке и дырка лишняя в башке.
А глаза остекленело ввысь глядели – оттого,
Что в ледышку превратил его мороз,
И оплакал горемыку друг единственный его —
О тощавший и паршивый рыжий пёс.
Мои друзья
Убийца – тот, что повыше лежит, а тот, что ниже – вор;
На койке между ними я, не рассказать, как хвор;
Лежу пластом – болезнь и боль из всех сочатся пор.
Мороз разукрасил ноги мои, что