Зов Юкона. Роберт Уильям Сервис

      Так жил я во льдах – с надеждой, в трудах, с улыбкой, в слезах… Я стар;

      Прошло двадцать лет – и более нет надежд на мидасов дар.

      Я много бедней церковных мышей, обрыдли труды и снега;

      Но как-то сквозь тьму – с чего, не пойму – всплыл забытый образ врага.

      Миновали года с той минуты, когда взмолился я Князю Зла:

      Чтобы дал он мне сил, чтобы долго я жил, чтоб убил я того козла —

      Но ни знака в ответ и ни звука, о нет… Как всё это было давно!

      И хоть юность прошла, память в дырах была, – хотел отомстить всё равно.

      Помню, будто вчера: я курил у костра, над речкой была тишина,

      А небо в тот час имело окрас рубиновый, как у вина.

      Позже блёклым, седым, как абсент или дым, надо мною стал небосвод;

      Мнились блики огней, и сплетение змей, и танцующих фей полет.

      Всё это во сне привиделось мне, быть может… Потом вдалеке

      Увидел пятно; спускалось оно, как клякса чернил, по реке:

      То прыжок, то рывок; вдоль реки, поперёк; то на месте кружилось порой —

      Так спускалось пятно; это было смешно и схоже с какой-то игрой.

      Туманны, легки, вились огоньки там, где было подобье лица, —

      Я понял вполне, что это ко мне тихо двигалась тень мертвеца.

      Было гладким лицо, как крутое яйцо, гладким вроде бритой башки,

      И мерцало как таз в полуночный час средь змеящихся струй реки.

      Всё ближе блеск, и всё ближе плеск, всё видней мертвец и видней;

      Предстал он в конце предо мной в кольце тех туманных, дрожащих огней.

      Он дёргался, ныл; он корчился, выл; и я не успел сбежать,

      Как вдруг он к ногам моим рухнул – и там так и остался лежать.

      А далее – в том клянусь я крестом – сказал мне этот «пловец»:

      «Я – твой супостат. Я знаю: ты рад увидеть, что я – мертвец.

      Гляди же теперь, в победу поверь, тверди же, что месть – сладка;

      Гляди, как ползу и корчусь внизу, средь ила, грязи, песка.

      Если время пришло – причинённое зло исправить люди должны;

      И я шел потому к тебе одному, чувствуя груз вины.

      Да, я зло совершал, и тебя я искал – тут и там, среди ночи и дня;

      Хоть я ныне – мертвец, но нашел наконец… Так прости же, прости меня!»

      Мертвец умолял; его череп сверкал, его пальцы вонзились в ил;

      Уйти я не мог – лежал он у ног; он ноги мои обхватил.

      И сказал я тогда: «Не буду вреда тебе причинять, скорбя.

      Хоть безмерна вина твоя, старина, – ну да ладно, прощаю тебя».

      Глаза я протёр (может, спал до сих пор?), стряхнул этот сон дурной.

      Сияла луна, освещала она пятно средь воды речной;

      Спускалось пятно туда, где темно, где лунный кончался свет,

      Вниз и вниз по реке; наконец, вдалеке исчез его тусклый след.

      Седого и дряхлого Майка рассказ я слушал почти до утра.

      Потом он уснул, и по-волчьи сверкнул стеклянный глаз у костра;

      Отражал этот глаз в предутренний час небесного свет шатра.