Метроном. Михаил Дынкин
>с любовницей, ши-тцу и старой девой
из Англии, прижившейся в семье.
Она карикатурно некрасива
и вообще немного не в себе,
но кто присмотрит за балбесом сыном?
Насаженный на вертел из лучей,
вдовец-писатель пьёт свой капучино
и открывает Барта, чтоб прочесть
известие о собственной кончине.
Он покупает сыну эскимо
или бросает мячик собачонке;
с любовницы снимает кимоно,
строчит в блокноте почерком нечётким,
наполовину вписанный в пейзаж,
который превращается в картину.
И думает, что сам он персонаж,
но как сказать любовнице и сыну
об этом? Изменившийся в лице
он навсегда сбивается с маршрута
и видит только женщину в чепце,
похожую на Барта почему-то.
Серая линия
Камень
Щегол
Тополиным огнём отороченный,
просыпается город Петра.
За ворованным воздухом очередь
занимают поэты с утра.
Слитный гул муравейника в школах, и
в классных комнатах, будто во сне,
копошатся статисты и олухи,
арлекины и прочие все.
С бодуна ли училка-конвойная,
перекличку затеяв, чтоб ей,
объявляет: сегодня – контрольная?
Благодарствуем, лучше убей.
Уравнения с их неизвестными
ненавидящий всею душой,
ты решения сдуть не побрезгуешь
у отличницы Нади Большой.
И когда за широкими окнами
светотени развяжут мешок
жухлых листьев – оранжевый с охрою,
ты закончишь свой первый стишок.
Восемь строчек, сплошная эротика.
(Сколько наглости было в щенке!)
Станет Надя краснее смородины
и ударит тебя по щеке.
«Видишь, в небе рдеет огонёк…»
Видишь, в небе рдеет огонёк?
Там летит железный мотылёк;
может быть, заходит на посадку.
У соседей музыка вприсядку:
славный, верно, выдался денёк.
Засыхает дикий виноград.
Фонари проснулись и горят,
обхватили головы руками.
Развалюха движется рывками
мимо покосившихся оград.
Ты права, но ты и не права.
Всё, что было, сплыло на раз-два.
Говорят, вначале было Слово.
Просто слово, ничего такого:
сигарета, музыка, трава.
«Сэнсэй сидит в тени цветущей сливы…»
«Сэнсэй сидит в тени цветущей сливы.
Его лицо не кажется счастливым,
точнее, на сэнсэе нет лица.
Поддерживая сломанную руку,
он предаётся мыслям о сэппуку,
как будто пьёт из черепа отца
фамильное достоинство… И всё же,
как ни крути, сэнсэй уже не может
рассчитывать на собственные си…
Ничком в траву. Лежит, недосягаем.
И вот к нему подходят асигару
и хмурятся, поклявшись отомстить.
Три года им бродяжничать, таиться,
сжимать кольцо вокруг семьи убийцы,
свиваясь наподобие вьюнка.
Не будет ни промашки, ни поблажки —
они играют в облавные шашки
неторопливо, но наверняка…»
Ты тащишься в автобусе на службу.
Японский бог, кому всё это нужно?
Слова, слова, слова, слова, слова.
Ну что ж… Умри в тени цветущей сливы,
пускай воображаемой, но зримой
настолько, что дымится голова.
Мотылёк
Мотылёк, залетевший в квартиру,
в лёгкой панике чертит круги.
Под сияющей лампой в гостиной
начинает своё «помоги».
Помоги, мои лапки не гнутся.
Голова моя кружится. SOS!
А под лампой сидят и смеются,
вытирают дорожки из слёз.
Будто сами в окошко влетели
по оплошности страшной.
Смотри,
как