Август, в который никто не придет. Мария Фомальгаут
время.
– Что, простите?
– Время. Многоклеточное.
Еще хочу спросить, что нужно делать с этим многоклеточным временем, тут же спохватываюсь:
– А разве… разве время может быть многоклеточным?
В ответ я слышу недоумение, изумление какое-то, а разве нет, а разве не так, а разве может быть иначе.
– Многоклеточное время, – повторяет он.
Спохватываюсь. Спрашиваю себя, кто он. Потому что не может быть никакого его, и вообще никого не может быть, после того, что случилось, я не видел этого, но знаю, – случилось, что-то, после чего остались только пустые города, где одинокий ветер гонит мертвые листья. Я даже не могу сказать, хорошее что-то случилось или плохое, – он не знает, хорошее или плохое, ему все равно, что случилось с людьми в этом городе, – через тысячи лет после моей смерти.
По крайней мере, я не вижу на улицах истлевших черепов, уже это радует, хотя, может, случилось такое, что и черепов не осталось…
Он не дает мне задуматься, он не дает мне спросить – что случилось.
Он не знает.
Хочу спросить, как я умер.
Не спрашиваю.
Уже понимаю – не ответит.
И уже понимаю – здесь, сейчас, это не имеет никакого значения, или меня сбила машина, или я тихо уснул в возрасте девяноста с чем-то там лет…
Здесь это неважно.
Здесь.
Так далеко от привычных сегодня, завтра, вчера, что само время уже не имеет значения.
Время…
– Многоклеточное время, – повторяет он.
– Что?
– Время, – он начинает сердиться, – многоклеточное.
В его сержении я улавливаю, что он разочарован, что он вернул меня в бытие, в жизнь, ненадолго – чтобы я что-то сделал с этим многоклеточным временем, нашел его, собрал его, создал его, ё-моё, я ему что, физик, что ли, да это и физики с таким не справятся, это, извините, не к нам, не к двадцать первому веку, это к какому-нибудь тридцать седьмому или пятьдесят четвертому…
Он повторяет. Собирая остатки терпения в кулак, которого у него нет:
– Многоклеточное. Время.
Время. Время. Отчаянно хватаюсь за остатки разума, иду по опустевшему городу, оглядываю витрины, ну же, ну же, ну пожа-а-алуйста, да не марки почтовые, и не открытки, и не пироги… хотя в пироги надо будет наведаться, и не…
…а вот.
Часы.
Вхожу в крохотный магазинчишко, уже понимаю, он зайдет за мной, зайдет – это громко сказано, он как-то иначе перемещается, если вообще перемещается, а не находится во всех точках пространства одновременно. Оглядываю ряды часов, растерянно показываю на тикающие круги:
– В-вот…
Он смотрит. Терпеливо. Внимательно. Ищет. Замирает разочарованно:
– Не то. Не то.
– Из-звините…
Пытаюсь вложить в это «Из-звините» все свое неподдельное разочарование, ну, извините, не понимаю я, что вы тут про время говорите, вы бы пояснили как-нибудь, что надо-то, да как пояснили, я все равно не пойму, уж слишком мы… разные…
– …одноклеточное, – выдает он, наконец. И понимаю, что это он не в адрес моих умственных способностей, это он про время, которое развешано тут, отдельными циферблатами…
– Мне