Синий маяк. Ксения Литвинова
плодить? Не подходи ко мне лучше.
Она плечом повела – волосы на спину перебросила. А они так и льются на пол смоляным водопадом.
– Как близко не подходить? – уточняет. – А то тут места немного!
– На расстояние вытянутой руки, – говорю. – Для начала.
А то мне всё время кажется, что она вот-вот клыками вопьётся.
– На длину руки? – удивляется. – Это, чтобы детей не было?!
И опять хохочет. А у меня озноб по хребту от её смеха. Уже и на пол спрыгнула, а всё смеётся.
– Ладно, – обещает, – не трону! Будем алфавит учить завтра.
– Какой ещё алфавит? – изумляюсь.
Она смеяться перестала, но чувствую, опять подошла. Уселась у кровати и голову на подушку кладёт. Я отодвинулся – договорились же, вроде!
– Но у вас же есть алфавит? – спрашивает. – Буду читать книжки и изучать ваш язык.
– Не ваш, а мой, – поправляю я. – Больше на нём никто не разговаривает.
– Ну вот я буду с тобой разговаривать, – обещает она. – Ты ведь мой муж. Что бы это ни значило.
– Ничего, – заверяю я, – это не значит. Кроме вашей хищной магии.
– Почему – нашей? – возмущается она. – Ты сам мне имя дал!
– Это, – объясняю, – не имя.
– И в дом впустил.
– Это не дом, это маяк, – говорю я быстро.
– Но ты же зажигаешь маяк? – усмехается она. – Я на него и летела.
– Так ведь я не для тебя его зажигаю!
– Ну почём ты знаешь, для кого?
Синий луч ненадолго задевает окно и скользит по её лицу, а потом снова настаёт мгла. Лампа поворачивается бесшумно. Слышно только, как ветер плутает в скалах и как беснуются внизу волки.
Я ложусь головой на подушку – так сподручнее достать ножик. Сжимаю в кармане рукоять и немного успокаиваюсь.
– Не хочу ничего знать, – произношу я сквозь зубы. – Я спать хочу. Спокойно. Только и всего.
– Зачем же, – изумляется она, – ты спасаешь, кого ни попадя?
– А зачем, – спрашиваю я в ответ, – ты кусаешь кого ни попадя? Думаешь, только на тебя дурь находит?
Обиделась. Ушла в свой сундук и крышкой хлопнула. А говорила – только днём спит! Я подождал немного: вдруг опять вылезет? Нет, тихо всё. Выдохнул – кажется, в первый раз за день. Ножик выпустил, пошёл к умывальнику, зачерпнул воды. Одну кружку выпил, другую вылил на голову.
И угораздило же так вляпаться, а? До сих пор трясёт! От холода, не иначе. Она же не мёрзнет, вот окно и не затворила! Ещё и подоконник попортила. При синем свете на белой краске проступают глубокие борозды – от тех когтей, что к неё на задних лапах. Дерево пропарывает, как масло! Ножом её не возьмёшь, без толку.
Глядя в осеннюю темноту, я думаю, не спихнуть ли её вместе с сундуком в море? В океан, который как шар. Так ведь крышку выломает! И потом, неразумно это – сперва вытаскивать, потом топить обратно. Ради чего тогда было мучиться? В сущности ведь, она мне ничего плохого не сделала. Полы моет, тоже польза. Правда, убивает каждую ночь, кого придётся. Но такая у неё сущность, верно? Будто бы у чёрных сущность другая! Так я же на них не