Музыкальный приворот. Анна Джейн
два длинных носа. Из вытянутой пасти, украшенной тремя рядами зубов («три – это священное число»), капали ядовито-салатовые слюни, в которых почему-то плавали какие-то безобразные насекомые («люди погрязли в грехах!»).
«Это будет тотемом нашего дома! Назовем его Чуней», – объявил папа пять лет назад, вешая эту картину. Уж не знаю, стало ли это тотемом и охраняет ли оно наше жилище, но добрая половина соседей, видевших «нежного оборотня», считает нас едва ли не сектантами. Вторая не считает – она в этом уверена.
Обстановка в коридоре и в гостиной (а дальше соседи не заходили) впечатляющая. Темно-ржавого цвета линолеум, на котором светящейся в темноте краской прорисованы загадочные символы, напоминающие арабскую вязь. Зеркальный потолок, покрытый матовой полупрозрачной краской, на котором, по задумке Томаса, виднеются дымчатые «лики существ», способных напугать впечатлительных людей. Черные обои в тонкую светлую полосочку тоже немало способствовали созданию нашего нелестного имиджа в глазах соседей. Небольшая, но от этого не менее дурацкая скульптура из белой глины, изображающая полет человека на Луну (подарок папиного странного друга-скульптора), примостившаяся на круглом столике. У столика была особенность – его единственная ножка выполнена в форме ствола каштанового дерева, от которого в разные стороны отходили ответвления корней – о них частенько запинались наши гости. Шкаф для одежды был словно вытащен из восемнадцатого века. А функции люстры в прихожей выполняли три светильника на стенах в форме черных свечей в золоченых подсвечниках.
Что и говорить, коридор и гостиная у нас обставлены хоть куда. Хорошо еще, что Леша хотя бы кухню отстоял от посягательств Томаса превратить ее в «место настоящей авангардной трапезной». А в гостиную мы все равно заходим редко, считая ее папиной комнатой.
Чуня в коридоре не скучал в одиночестве. Черные стены были завешаны другими ужасными картинами, изображающими всякую фигню типа «Ядерного мозгового взрыва» или «Атаки плутонианцев на плоть космического странника». Около самого Чуни вместо люстры на потолке качалась глупая металлическая конструкция с тремя лампочками по бокам.
А из-за зеркального потолка мне первое время было боязно – вдруг он на меня рухнет?
– Это оборотень Чуня, – сказала я, указывая на противоположный конец коридора. – Не пугайся его, пожалуйста. А то он оживет и съест тебя. Мне кровь неохота вытирать с пола.
– Спасибо, – почему-то сказал мой гость, разуваясь. – Ого! – вдруг воскликнул он, – это же работы художника Томаса Радова!
– Ты что, его знаешь? – искренне поразилась я.
Антон кивнул:
– Я ходил на его выставки. И мы у… я бы хотел его картину купить.
– Еще один с приветом, – покачала головой я. – Как эту гадость можно любить?
– Он классный авангардист. У вас так много его работ! – с восхищением осматривался Антон. – И коридор такой… необычный.
Вот и хорошо, что он отвлекся