Возвращение. Избранное. 2-е издание. Александр Димитриев
сметение чувств
превратили в игру.
И стыдясь невзначай
за волненье весеннее,
всё же мы его вспомним
потом оттого,
что в простой понедельник
придёт воскресение,
всё поняв, и простив,
и не взяв ничего.
Подари же мне завтра…
«Вновь я здесь, и снова тишина…»
Вновь я здесь, и снова тишина,
в лес вобрав людское сожаленье.
И берёза моет после сна
в талой грусти девичьи колени.
Сходит снег, от солнца разомлев,
обнажая трав пожухших нити.
И любовь, что ищем мы в зените,
мимо нас проходит по земле.
«Серебряные паутинки…»
Серебряные паутинки
застыли на шее и лбу…
Но девочкой в лёгкой косынке
ты слышишь любовь и мольбу.
И снова мне не наглядеться —
пусть столько уж прожито лет —
на то синеглазое детство,
да волосы в осени цвет…
Так будет когда-то, так будет.
Мы стариться всё же должны.
Но будьте красивыми, люди,
с годами не бойтесь весны.
Пусть мудрость придёт и усталость,
и станет мне кто-то женой,
но ту, кто мне в жизни досталась,
я знать не хотел бы иной.
Пусть в волосы сыплется иней,
что грезилось – станет смешно.
Но взгляд пусть запомнится синий,
ведь счастье даётся одно.
«В последний раз прошу тебя: приди…»
В последний раз прошу тебя: приди,
весна моя, задумчивая осень.
Приди в тот край, где шепчутся дожди
в колючих лапах старых мудрых сосен.
Там, где в глазах не дремлющих озёр,
прощаясь, снова проплывают гуси,
где раньше полыхающий костёр
горит в листах без радости и грусти.
Он опустел как гнёзда в октябре,
он замолчал как придорожный камень.
И только шелест веток по коре
берёзовыми белыми стихами.
Тот край не знал, что мартовский разлив
оставит холодеющие лужи,
и, не успев расцвесть, не долюбив,
опять уснул непонятый, ненужный.
А жизнь твердит, что ты из года в год
пустынный мир придёшь собой наполнить.
Но что светилось, больше не взойдёт
живой звездой в заиндевевший полдень.
И стихла вера в сердце и в груди,
давно земля уж не рождала озимь.
В последний раз просил тебя: приди.
Весна моя – завещанная осень.
«Как на исповедь в тяжких грехах…»
Как на исповедь в тяжких грехах,
что открыть не смогу никому,
я приду – и останусь в стихах,
в сигаретном останусь дыму.
Я приду, не зовя, не маня,
на прощанье скажу: «Не скучай!»,
но останутся после меня
рук тепло, и невыпитый чай,
и невысказанные