21/1. Степанида Аникина
и целовались. Ну, как стояли, он присаживался на подоконник и притягивал меня к себе. А колени-то мешают… Вот он и раздвигал их, чтобы удобнее целоваться было. А то так далеко тянуться и шея быстро у меня уставала. Как потом я поняла, с непривычки. И откуда-то снизу живота от него всегда шло тепло. Я так, с издёвкой, спрашивала у него, мол, там у тебя батарейка, что ли? Он усмехался и говорил: «Скоро узнаешь». Он продолжал намекать, не каждый день, конечно, что у меня есть ещё время до первого сентября.
Так вот, лежим значит, целуемся, так всё здорово, и он начинает снимать с меня джинсы. Я сопротивляться, мол, чё ты, к ним пристал-то? Давай дальше целоваться, ведь и так приятно. Он опять лезет, я снова ни в какую. Сашка начинает психовать и говорит, что я опять обману его и значит, точно проиграю. Вот засада! И проиграть не хочется, и джинсы не хочется снимать. Валялись мы с ним долгонько, потому как он уже взмолился и говорит: «У меня губы уже от целовалок болят. Давай хоть чем-то другим займёмся». Я офигела. А чё ещё делать-то, если и так классно. Он выходил курить, а я лежала и размышляла: «Как же я буду маме в глаза смотреть, если вдруг это произойдёт. А как я буду себя ощущать? И называться как буду, женщина уже, что ли?» Такие перспективы меня не радовали.
Тут вернулся Сашка, весь грустный какой-то. «И чего это с ним?» – продолжала я рассуждать про себя. Наверно, в подъезде опять предлагали парни выпить или звали на улицу на гитаре поиграть. «Не пошел», – раздалось у меня внутри черепной коробочки. «Странненько», – сделало заключение какое-то там вещество.
А он весь такой недовольный лежит. Мне его стало жалко, и по простоте душевной начала его гладить. А он как заорёт: «Хватит меня драконить! Я больше не могу терпеть!» Я, конечно, малёха ошалела, от такой заявы. Я тут, понимаете ли, пытаюся его успокоить, а он меня драконом обзывает, ладно хоть не крысой. Потом он схватил мою руку и положил на свою ширинку. Во, я испугалася! Пытаюсь одёрнуть руку, он держит и говорит: «Посмотри, чего ты со мной делаешь!» А там такой бугорок тёплый и пульсирует иногда. Мне и этот бугорок стало жалко. Я давай его гладить, ну, чтоб не так пульсировал.
Сейчас это пишу и представляю, что с ним происходило тогда. Вот святая наивность была. А мне бабушка всегда гладила место, где болело. Потом он как-то резко навалился на меня, аж дышать стало нечем. Я отпихиваюсь, ругаюсь, мол, с ума сошёл. Он так дёрнул за джинсы, что где-то что-то треснуло. Ну, я тут вообще пришла в бешенство. Оттолкнула его и давай снимать джинсы, чтобы посмотреть, где дырочка образовалась. Ведь не пойду же я во рваных джинсах домой. И давай швы проверять, карманы, пуговицу. Вроде всё хорошо. И он тут снова приставать ко мне, уже не как раньше, а с большей силой и какой-то небывалой скоростью, что я даже не успевала за его рукой, ну чтобы не лез, куда не надо было… мне. В этой борьбе мы маленько повыдохлись, устали.
Ну всё, думаю, отстал от меня на сегодня. И так хватку ослабила помаленьку, но за руку держу, чтобы не рыпался. А то уже боялась какие-либо движения делать. Вдруг опять ему дракон привидится.