Пастораль Птицелова. Киммерийская повесть. Светлана (Лана) Макаренко-Астрикова
ароматы, тайны всякие… В адмиральские сны, маршальские байки… Все думает его в Уссурийск отвезти… По местам дедовой славы! А какой такой славы? Никто и не ведает толком! Он с маршалом дружил, его потом по допросам все таскали, как арестовали Блюхера, отчего раны старые открылись, и умер быстро. И там, видать, его про саблю дареную спрашивали, да не выпытали никак……Хорошо, что глаз не вырвали, как у Василия Константиновича.3
– Господи! Вы… Вы откуда знаете это?! – бледнея, Марина осела на стул, чувствуя внутри сердца ожог медленно кипящей, горячей, волной.
– Да Ванечка же и прочел мне как то в книге о маршале – про пытки эти, допросы.. Я и не помню, как слушала, все внутри горело, после Ванечка ругал себя, что читать мне начал, а я не спала две ночи, потом книгу ту сунула, куда дальше, в шкаф. И до сих пор руки трясутся, если мельком на нее гляну… Наравне с фашистами над народом то издевались. Да. А потом еще и войну чуть не проиграли…
Остались в армии после расстрелов да ссылок три с половиною маршала, да два генерала. Это муж мой иногда так шутил, горько и тихо, когда никто не слышал. Вот за них то, маршалов, двадцатилетние орлята и гибли.. Целыми ротами. Батальонами. И Миша наш так погиб.. Где? Под Москвой? Под Вязьмой? Не знаем даже толком… Там целые деревни выжигались.. Котел… – хрипло выдохнула Ксения Михайловна, яростно протирая столешницу. Плечи ее слегка дрожали.
– Марина, вскочив со стула, подбежала к ней, раскинула руки, обнимая…
– Не надо, не плачьте.. Мы их помним.. гордимся.. Значит, они – живые.. С саблями и без них они все равно – герои. Все. Все герои… – Тихо, беззвучно шептала она, гладя обеими руками затылок и голову женщины, в одно мгновение ставшей ей вдруг родною и близкой, е утаенной своей, полудевичьей, полуженской, печалью, слезами горечи и бессильного гнева, несбывшимся улыбками, мечтами, надеждами, развеянной по разным краям и городам жизнью, ранним своим вдовством, неудавшейся до конца судьбой сына и трудным детством внука… Она гладила ее голову, мягкую, беззащитную ямку на затылке, и вдруг, бессознательно начала напевать, почти насвистывать, легонько, дрожанием губ, сама не осознавая почему, странный, полузабытый, из далекого детства, нежный, пронзительный мотив:
…Если я из далеких краев
Слишком долго известий не шлю
Все равно, значит, жив и здоров,
Просто писем писать не люблю!
Ты, крылатая песня, слетай.
С ветром буйным в родные края.
Все жива ли, как прежде, узнай
Дорогая подруга моя
Коль ей грустно, ты сразу поймешь.
Приласкай, за меня обними…
Понапрасну ее не тревожь,
Только в сердце мельком загляни
Я и сам бы с тобою слетал,
Да с рассветом мне в бой уходить.
Я и сам бы любимой сказал
Что в разлуке невесело жить
И поведать о том не боюсь,
То для нас
О пытках, примененных на допросах к арестованному маршалу В. К. Блюхеру см, например, документальное повествование Н. Т. Великанова «Измена маршалов». Или цикл книг В. Красковой «Кремлевские тайны». Автор.