Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника. Альбин Конечный
XIX века «трактирная жизнь» становится привычной для различных слоев горожан.
«При наступлении осени заметнее наполняются посетителями и разнообразные публичные места: кондитерские, кафе-рестораны, гостиницы, трактиры и проч. Но сколько общежитен, развязан и словоохотен столичный житель в домашнем кругу, столь же молчалив и неприступен в публичном месте. Так большею частию он молчаливо закусывает газетные известия бутербродами и пирожками у Вольфа; у Доминика по тому же способу завтракает; у Излера в молчании обедает; у Апорта под вечер втихомолку дремлет за газетой и сигарою; у Лерхе молчаливо оканчивает день за ужином и бильярдом. Впрочем, в этом поведении столичного жителя бывает не без исключений. Так, например, на классических обедах у Сен-Жоржа, у Дюме, у Луи, у Дюссо и еще кое-где замечается совершенно другой тон, так сказать высший тон, потому что там говорят не женируясь, громко и свысока. В некоторых местах, именно в так называемых съестных заведениях, господствует даже тон музыкально-машинальный, издающийся из более или менее беспокойных органов или машин, как их величают туземцы. Из этих съестных консерваторий более других посещаются: Мало-Ярославский, Палкин, Салтыковский, Балабин, Отель-де-Норд и проч.»540.
Позже путеводитель Владимира Михневича «Петербург весь на ладони» (1874) отмечал: «Русские порядочные обеды дают в трактирах: „Малоярославец“, „Балабинский“, у Палкина»; «хорошие обеды французской кухни, но по высокой цене, можно иметь в заведениях: Дюссо, Бореля, Донона, Демут», отмечая при этом, что «Дюссо» и «Борель» – «любимые рестораны великосветских денди»541.
Ресторан «Доминик» (в доме Лютеранской церкви на Невском) посещала публика среднего достатка. Поклонники ресторана даже выпустили в 1881 году специальное издание «Ресторан Доминика в полдень», где в очерке «Посетители ресторана» характеризуется «общая физиономия ресторана»:
Кто, господа, не знает ресторана Доминика? Кто, хотя раз в жизни, в так называемый адмиральский час, когда в желудке девятый вал ходит, не забегал туда – выпить рюмку популярной очищенной и съесть горячую кулебяку или пирожок-пышку на французском масле? Последнее обстоятельство нисколько, впрочем, не мешает посетителям уничтожать эти произведения доминиковской кухни с большою старательностию и поистине волчьим аппетитом.
Интересно смотреть, как толпа, человек в пятнадцать-двадцать, стоит у буфета и вперебой, с толчками, сопровождаемыми поминутными: «pardon», «виноват», «извините» – расхищает, в каких-нибудь полчаса, весь запас дымящихся кулебяк, груды бутербродов и прочих съедобностей, выставленных гостеприимным хозяином для заморения желудочного червячка публики.
Кого-кого только в это время не встретишь здесь? Встаньте в сторону и наблюдайте несколько минут. Вот перед вами: гвардейский офицер в чине не выше поручика (гвардейцы прочих рангов почти не посещают Доминика); скромненький армеец в потертом пальто и потемневших погонах; жид-гешефтмахер с глубокомысленной физиономиею финансиста; купец
Сколько лет, сколько зим! или Петербургские времена. СПб., 1849. С. 41.