Цунами. Николай Задорнов
адмирал нынче летом ставил орудия, снимая их с кораблей. А потом опять пушки пришлось подымать на суда.
Дианские офицеры рассматривали в подзорные трубы заливы и бухты, расходившиеся в глубокую даль между осенних сопок, осыпанных рыжью берез и лиственниц, как мелкой щетиной. Вода неподвижна. Это чистейшее зеркало, не верилось, что неподалеку, за каменными воротами входа в бухту, в отвесы берега била океанская волна.
Алексей Николаевич теперь все сильней и сильней желал увидеть таинственные заливы и бухты юга, скрытые за островами среди гор и скал, оплетенных лесами и виноградниками.
…Впервые Евфимий Васильевич прибыл сюда нынче ранним летом, начал укрепляться и ждать врага. Сейчас он почувствовал, что уже связан с этой землей. Не хотелось бы отступаться от начатого тут дела. Он подумал, что придется ему заботиться об устройстве этой гавани, может быть, со временем строить тут порт, и как знать, не окажется ли это чем-то более нужным и важным, чем многое другое.
Он сам описывал никем не занятые гавани на юге, и самую большую из них назвал в честь Константина Николаевича Посьета.
Узнав, что война началась, он прервал опись и пришел с флотом сюда, в залив Императора Николая, поближе к устью Амура.
В этой гавани не только временное убежище его эскадры, ушедшей от встречи с врагом. Вид просторных бухт, закрытых от ветров, сам за себя говорил. Берег тут приглуб, удобен для устройства причалов, для самых больших судов. И Япония рядом.
Но адмирал знает, что пока еще не смеет обольщаться подобными планами.
Казаки, охранявшие пост, выстроились на берегу. На стене казармы сушились на солнце шкуры лосей и медведей. На вешалах красными гроздьями висит рыба.
– Дьячков, как ты тут управлялся?
– Слава богу, Евфим Васильич.
– А-а! Молодец.
– Рад стараться.
Утром на кладбище, где похоронены казаки и матросы, выстроились две роты из экипажа «Дианы».
– На молитву шапки долой! – раздалась команда. Обнажились головы. Отец Василий Махов в облачении читал молитву. Запел матросский хор. Люди смотрели на бугры, поросшие травой, с едва потемневшими крестами из лиственницы, и почти каждый думал о том, что и где ждет его, в какой бухте и когда придется лечь под таким же холмом…
«Палладу» поставили под лесистым скатом и подтянули канатами, закрепив их за свежие пни. Команда убрала фальшивое вооружение, скатала ненужные теперь паруса. Довольный, раскрасневшийся Степан Степанович возвратился на «Диану». Выкаченные белые глаза его обежали палубу, снасти, ванты, лица людей.
– Казаки с «Палладой» не управятся! – сказал капитан, сидя в салоне у Евфимия Васильевича.
Ночью ударил мороз. Офицеры и матросы, несшие вахту, надели полушубки. Небольшой ветерок с моря жег лица, как в стужу. Утром палубы обоих фрегатов, мачты и все надстройки белы от инея. Белы крыши зданий на берегу. Яркое солнце вышло из-за сопки, ударило горячими лучами, палуба намокла, а на берегу