Секрет каллиграфа. Рафик Шами
не ведерными дозами, а по чайной ложке.
Нуре запомнился один случай, хорошо выявивший суть отношений между ее отцом и дедушкой Махаини.
Однажды отец чинил ящик, в котором она хранила игрушки. Тут появился дедушка, которому, по всей видимости, не давали покоя какие-то важные вопросы. Отец строгал и стучал молотком, словно не замечая старика, в то время как тот, глядя на него, беспокойно ерзал на стуле.
Когда же Махаини принялся рассуждать о неуемном чадолюбии и неразумной трате времени на детей, шейх удалился в свой кабинет и вскоре принес оттуда ножницы и два листа бумаги.
– Можете ли вы сделать из этого ласточку, которая умеет парить? – спросил он.
– Я что, ребенок? – пробурчал купец.
– Это то, чего я могу только пожелать и вам, и себе, – ответил отец Нуры, возвращаясь к ящику для игрушек.
Тут появилась мать с кофе, который она приготовила для своего отца, и немало удивилась, когда старик, опустившись на корточки, с блаженной улыбкой на лице стал складывать из бумаги птичку.
Это была первая бумажная ласточка в жизни Нуры. Девочка пускала ее из окна второго этажа, и она медленно кружила над двором, иногда застревая в кроне дерева, или стремительно пикировала на землю.
Дом родителей стоял, погруженный в тишину, несмотря на близость главной улицы. Все городские звуки умирали в длинном темном коридоре, соединявшем ворота с внутренним двором, небольшим, тенистым и выложенным цветной мраморной плиткой, которая образовывала узор, продолжавшийся на полу в ближайших комнатах. В центре двора был небольшой фонтан, чье журчание в жаркий день услаждало слух лучше любой музыки.
Бывало, отец часами сидел возле него, прикрыв глаза. Поначалу Нуре казалось, что он спит, но она ошибалась.
– Вода – райское утешение, поэтому при мечетях обязательно должны быть фонтаны. Эти звуки словно возвращают меня в утробу матери, к самому моему началу. Или еще дальше, в глубины моря, чьи волны бьются в такт ударам материнского сердца, – так сказал однажды отец, заметив, что Нура за ним наблюдает.
Узкая лестница вела на второй этаж, плоская крыша над которым была огорожена красивыми коваными перилами. Здесь развешивали белье, занимавшее большую часть ее площади. Тут же сушились на солнце фрукты и размазанный по бумаге джем. Примерно четверть крыши занимала освещенная мансарда, служившая отцу кабинетом.
Под лестницей размещался туалет. А вот ванной не было, как и в большинстве арабских домов. Мылись в фонтане или на кухне и раз в неделю ходили в расположенный поблизости хамам.
Летом здесь было особенно хорошо. Ближе к вечеру солнце не так палило, довольная мать приходила от соседки Бадии, с которой пила кофе после обеда, сбрызгивала водой растения во дворе, а затем протирала мраморную плитку, возвращая замысловатому узору яркие краски.
– Вот и вечер расстилает ковер прохлады, – каждый раз повторяла она.
Это был своего рода ритуал. Она надевала свежее домашнее