Жизнь после жизни. Кейт Аткинсон

      11 ноября 1918 года

      Все вокруг почему-то знакомо.

      – Это называется «дежавю», – объяснила Сильви. – Обман памяти. Память – это бездонная тайна.

      Урсула якобы помнила, как в свое время лежала в коляске под деревом.

      – Нет, – возражала Сильви, – человек не может помнить себя в младенческом возрасте.

      Но Урсула-то помнила: листья, как зеленые ладошки, машут ветру; под капюшоном коляски висит игрушечный заяц, он вертится и приплясывает у нее перед глазами. Сильви со вздохом выговорила:

      – У тебя, Урсула, чрезвычайно живое воображение.

      Урсула не знала, можно ли считать это похвалой, но у нее в голове подчас действительно смешивались реальность и вымысел. И еще ужасный страх… страшный ужас… который она носила в себе. Темный пейзаж внутри.

      – Не надо об этом думать, – резко оборвала Сильви, когда Урсула решила с ней поделиться. – В голове должны быть только солнечные мысли.

      А еще она иногда наперед знала, что человек скажет или что сейчас произойдет (к примеру, кто-нибудь выронит тарелку или запустит яблоком в оранжерейное стекло), как будто все это уже случалось много раз. Слова и фразы отражались эхом; чужаки представали давними знакомцами.

      – У всех порой возникают необычные ощущения, – говорила ей Сильви. – Помни, милая: только солнечные мысли.

      Бриджет оказалась более отзывчивой слушательницей: она объявила, что Урсула обладает «предвидением». Между этой жизнью и следующей, говорила она, есть потайные двери, но только избранным дано в них войти. Урсула не жаждала оказаться в числе избранных.

      В прошлом году, рождественским утром, Сильви вручила Урсуле красиво упакованную и перевязанную лентой коробку с неизвестным содержимым и при этом сказала:

      – С Рождеством тебя, милая.

      А Урсула воскликнула:

      – Ой, как чудесно: обеденный сервиз для кукольного домика.

      И тут же получила нагоняй за то, что сунула нос в рождественские подарки.

      – Но я этого не делала, – чуть позже настойчиво повторяла она в кухне, где Бриджет пыталась закрепить белую бумажную гофрировку на усеченных ножках рождественского гуся. (Этот гусь напомнил Урсуле одного человека из деревни, совсем еще молодого, которому в битве при Камбре оторвало обе ступни.) – Я не подсматривала, я просто знала.

      – Понятное дело, – отвечала ей Бриджет. – Есть, есть у тебя шестое чувство.

      Миссис Гловер, сражавшаяся с рождественским пудингом, неодобрительно фыркнула. Она считала, что и пяти чувств человеку многовато, – куда уж еще одно.