Либгерик. Олег Ермаков
если гора и действительность идентичны, как любят говорить твои коллеги, то они вполне одолимы.
Кристина машет рукой.
– Пустое.
А вершина уже видна. На нее восходят три пожилых корейца или китайца, а может японца. И дружно что-то горланят.
Последние ступени круто идут вверх. Кристина и Шустов взбираются на площадку, озираются, задыхаясь. Внизу Сеул, огромный и неведомый город с дорогами, домами, рекой, мостами, горами, музеями, ресторанами, дворцами, башнями, парками, он дышит, неясно гудит, как дракон, во все свои сопла, белеет снежной чешуей, выбрасывает столбы дыма.
– Привет горе, – бормочет Шустов, ветер срывает его приветствие с губ и уносит куда-то.
– Какой горе? – спрашивает Кристина, отворачиваясь от ветра.
– Нашей, – отвечает Шустов.
Кристина молчит, смотрит вниз, на дороги, по которым движутся крошечные спичечные коробки автомобилей.
Корейцы фотографируются на фоне соседних гор, на фоне Сеула.
– Ну и все-таки мы ее одолели, – спрашивает Шустов, – или нет?
– Мы даже не знаем ее названия, – возражает Кристина.
– Да назовем сами. Гора… э-э…
– Поздних лет, – подсказывает Кристина и слизывает нечаянно немного помады с нижней губы.
– Ты, как обычно, съедаешь помаду, – замечает Шустов.
Кристина беспечно отмахивается и отвечает, что внизу подкрасится.
– Хочешь пить? – спрашивает она.
И Шустов кивает.
– Но снег корейский есть не буду, – говорит он.
– Пойдем вниз, там дымятся кофейни, – произносит она, как будто цитирует чье-то стихотворение.
– Это цитата?
Она качает отрицательно головой.
– Когда-то я любил дальневосточных поэтов, – говорит Шустов. – Геолог Петров открыл это месторождение талантов созерцательных для меня. Чжуан-цзы, Лао-цзы… Нет, это не поэты. А поэты… как их там…
Он морщит лоб, сдвигает вязаную толстую шапку на затылок.
– Хм, нет, производителей дубленок, шуб и перчаток я знаю лучше. Pikenz, Paolo Moretti, Linnanen. А чудные творения Lapin Nanka Oy! Это действительно вау. Мягкие, пушистые оленьи шкуры из-за полярного круга. Семейный бизнес с полсотни лет. Шкура под ногами на даче у моря, на стене в кабинете, если вы писатель а-ля Хемингуэй. Это ли не поэзия? А шубы из финской лисы «Голденберг фурс»?! Надо было, кстати, в такой тебе сюда и приехать.
– Это еще почему?
– Я слышал, у них тут культ лисы. Лисы-оборотни. Вот это был бы фурор. Хотя твой хвост и так производит на них неизгладимое впечатление.
– Перестань дурачиться.
– А все же, с точки зрения ученого-биолога, почему это так у них тут? Что за странная страсть к лисицам? Может, они произошли от лисиц? Мы все от обезьян, а они от лисиц, чернобурок.
– Это все как-то нелогично, дорогуша. Оборотней боятся, а не почитают. Формулируй точнее.
Шустов постучал себя пальцем по шапке.
– Ну я же торгаш, а не ученый.
Кристина