Краски жизни. Елена Александровна Асеева
как дождинки, звездные светила, поражая взгляд чудесами своего сияния, тут уже, словно одолживших его от самоцветных камней, а потому и переливающихся багряным, медовым, лазурным, изумрудным светом. Море тогда было опять же сапфирным, ровным и тихим, как и само пространство вокруг. Впрочем, не пугающим, а таящим внутри себя отдельные синеватые фосфорические капли, пролегающие то редкими лепестками, то полноценными полосами, живущих в них крохотных организмов, потому и ощущаемых во рту на нёбе легкой кислинкой водорослей, горечью цветущей полыни и все еще горящего костра. И лишь комковато-чубатые волны нарушали ту благостную тишь, медленно накатывая на песчаный берег, милуясь с ним и словно напевая чудесную песню любви, почасту пытаясь слиться с ним во что-то единое, целостное, как супруг и супруга, муж и жена.
Это солнечное не столько по краскам, сколько по ощущениям воспоминание, возникнув в мозгу женщины, также резко сошло на нет, оставив для нее лишь тугой вздох, соль на глазах, точно кинутых туда морскими брызгами и болезненное желание увидеть Алёшеньку хотя бы на минутку…
Увидеть, прикоснуться, обнять, поцеловать… и за любое из этих действий Зоя сейчас бы отдала оставшуюся ей часть жизнь без раздумий… Теперь кажется превратившись в маниакальное желание, вызывающее приступы острой депрессии, не просто снижая ее настроение, сон, аппетит, но и почасту замедляя движения женщины, в попытке поймать пропадающее воспоминание, вьющееся в виде тончайшей паутинки перед глазами.
Вот и сейчас память, выплеснув фрагмент прошлого, не просто сдержала шаг Зои, а прямо-таки остановила ее. Потому, когда женщина вновь вернулась в настоящее, то отметила, что тьма липкими массами окутала всю ее фигуру и хлынула в приоткрытый рот, ранее склеив той вязкостью носовую полость. Она также застлала Зое глаза солеными слезами (все же вряд ли морскими брызгами), так что последняя тягостно вздрогнув, оглянулась, ровно не могла понять, где оказалась и как сюда переместилась. Женщина даже глубоко вздохнула через рот, одновременно, сглотнув ком склизкого пара, попытавшись сказать хоть слово и тем нарушить царящую кругом тишину. Но то ли ком застрял у нее в горле, то ли пропал от волнения голос, кроме как стона она ничего не смогла из себя выдавить. Да и стон тот был тихим, прерывисто-гаснущим…
А кругом Зои мрак сгущался, он все также был пористо-туманным, определенно, сочленившим верх и низ, сравнявшим понимание неба и земли. И принявшись медленно наполнять сам воздух кристалликами льда, не то, чтобы видимыми, лишь ощущаемыми покалыванием на языке при вдыхании. Эта беспроглядная угольно-черная хмарь пыталась сожрать женщину, утопить в собственном горе, которое всегда облекается в черные тона. Она хотел подмять Зою, напугать собственной скорбью, а может всего лишь доломать и без того ее сломленную.
Именно потому, что мир сомкнулся для женщины, перестал слышаться даже редким