Растения цвета любви. Рассказы. Татьяна Дагович
которого одолел смертный. Одолел, ранил. Убил бы – если бы можно было убить смерть. Она нашла шрам от раны, целовала. Аид стонал. Тени пугались. Она любила его уязвимым. Ему ничего не сказала, ему было бы неприятно слышать. Кто он, если вдуматься? Какой царь? Ему не приносят жертвы, не молятся. Что его царство? Повелевать теми, кто уже умер, невозможно – они не боятся ни смерти, ни наказания, да и не нужно – они ни на что не способны. Он приставлен здесь к ним, как ничтожный пастух, глядящий за овцами – чтобы не разбежались. У Аида нет ничего – но есть Персефона. Его огромное тело, усеянное ранами, было залечено её прикосновениями.
Со временем Персефона привыкла держать веки полуопущенными, внешне это добавляло ей царственности, но внутренне – это было её приспособление к сумраку.
Однажды, оборвав поцелуи, Персефона спросила:
– Аид, у тебя не может быть детей?
– Как же нет? У нас есть тени, столько теней. Куда же больше.
– Я просто в себе уверена. Я не проверялась, но, учитывая, кто мои родители… Понимаешь, не может быть, чтобы во мне проблема была. Только без обид, да?
– Я не понимаю. Тебе чего-то не хватает? Они, они все – твои дети. Посмотри, какие они беспомощные без памяти. Им нужна твоя забота. Им нужна любовь.
– Конечно, в переносном смысле – да, они как дети. Это не имеет значения. Мама просто говорила, что мечтает, чтобы у меня было всё как у людей… как у богов – семья, муж, детей много. А у нас с тобой не получается почему-то.
– Опять она! – гулко разнеслось в сером тумане. – Мама, мама, мама! Послушай, Персефона, мы можем хоть когда-нибудь остаться вдвоём, без твоей мамы? У меня такое ощущение, что и в постели она с нами рядом, даёт тебе указания, как лечь да как повернуться.
– Ну, тогда ты спишь с обеими богинями, должен быть рад. Ты же всегда и во всём завидовал отцу. Всегда считал, что отец себе получше кусок урвал, а что, не так?
Аид молчал. Смотрел на своё царство, а Персефоны словно не было здесь. Ещё глубже морщины на лице – как порезы, ещё седее волосы. Чужой. И тяжесть легла на Персефону. Ад, который муж придерживал над ней, навалился. Но она понимала его. Она не сердилась.
Рано или поздно должен был прийти час, когда она скажет это.
– Я ухожу, Аид. Я ухожу к маме. Я вернусь. Я по-прежнему тебя люблю, я просто не могу здесь долго находиться. Проблема не в тебе. И не в том, что у тебя не может быть детей, это тут тоже ни при чём. Я просто больше не могу. Не выдерживаю.
– Но если ты умрёшь, ты снова вернёшься ко мне.
– Рано или поздно я стану такой, как они. Смотри, как вылупились на нас! И слушают. Они слушают нас, и ничего не понимают. Слова понимают, а почему мы друг на друга кричим и почему целуемся – не понимают. Когда я стану такой, ты сможешь меня любить?
– Да.
– Нет. Я тебя даже не вспомню.
– Я не дам тебе…
– Когда-нибудь я глотну из Леты, и этим всё кончится. Поэтому я лучше уйду сейчас. А ты дождёшься меня.